Муравьиный царь - Сухбат Афлатуни Страница 31

Воспоминания, подразнив, закончились. Снег почти не сыпал. Казалось, вот-вот, солнце поднатужится и выйдет. Но не выходило.

– Все равно три копейки платят, – говорил доктор. – И машину не дают. Приходится вот так, на попутке… Что вы от Мостов так долго ехали?

Михалыч произвел носом удивленный звук.

– Любка с автостанции просигналила, – пояснил доктор. – Жди, говорит, гостей. Договор у нас с ней. Она мне сигналит, а я ее дочь лечу от язвы. Сама Любка здорова, как мамонт, а у дочери то сердце, то еще чего-нибудь. Так что общаемся.

– Мы в магазин заезжали, – сообщила мать.

– А, – доктор усмехнулся, – на курьих ножках… Вас не Лёха туда завез?

– Кто? – спросил Михалыч.

– Лёха, на автостанции торчит.

– Он сказал, его Никак зовут.

– Никак он по паспорту, официально. Колиных людей боится. Погавкался с ними.

Михалыч хотел сказать, что видел этих людей, и не стал.

– В заброшенную церковь направил, – сказал, подумав.

– Какую заброшенную? – поднял голову доктор.

Михалыч описал. Доктор скривился:

– Нормальная она. Действующая.

Достал из кармана айфон, поколдовал пальцем. Михалыч узнал внешний вид церкви, какая-то служба, поющий хор, никаких разрушений.

– Успенская. – Доктор спрятал айфон. – Другой нет.

– Давно снимали? – спросил Михалыч.

– Недавно. Это бывает. Одному, тоже меня подвозил, она только церковной лавкой показалась.

– Лавкой?

– Хорошая, говорит, лавка. Крестиков накупил. А церкви, говорит, не было почему-то.

Михалыч вспомнил пустые стены и ветряной гул.

– Непонятки у вас какие-то всё, – сказал наконец.

– Привыкли, – ответил доктор. – Зато воздух хороший.

Михалыч кивнул. Воздух ему тоже нравился.

– Зону проезжаем, – поглядел доктор в окно.

– Какую?

– Бывшую. Где зэков держали.

Михалыч ничего не увидел. Какие-то бугорки. Ага, вот забор…

– Сталинская? – спросил с теплом в голосе.

Сталина Михалыч уважал. Это у них потомственное было, колыхаевское. И отец уважал, и дед, хотя сидел как кулак.

– А то! – кивнул доктор. – Работало, как часики.

– Не надо было разрушать, – сказала мать. – Все народное добро разрушили.

– Это не разрушили, – помотал носом доктор. – Заморозили. Как было, так и оставили. Раз в два года техосмотр. С моим участием.

– Ну и как? – спросил Михалыч.

– Внутри? Нормально. На пионерлагерь похоже. Только победнее. И рушится понемногу без людей.

– Вот и надо людей туда завезти, – снова вступила мать. – Тех, которые воруют.

– Собирались завезти. – Доктор зевнул. – Вначале геронтозорий там открыть хотели. Правозащитники набежали, церковь тоже сказала. А так бы там бы и побывали.

Михалыч даже спиной почувствовал, как мать сжала губы. Геронтозорий… Вот ведь название придумали, уроды.

– Я посплю, – сказал доктор и сжал кулак. Так со сжатым кулаком и заснул.

Снова выскочил знакомый патруль. Михалыч притормозил. Доктор качнул головой, но не проснулся. Михалыч открыл дверь и спустил ногу в снег.

– Ну что, – спросил мать, – может, выйдешь, сказку им расскажешь?

Вылез, хлопнул дверью.

– Про Колобка… – сказал уже сам себе, натягивая на уши шапку.

Те же самые двое. Колины люди, или как вас там. И «фордак» тот же самый. А за ним фургон. Михалыч сощурился:

– Что еще?

– Быстро едете, еле догнали вас, – ответил один, улыбаясь.

– Правила, что ли, нарушил?

– С этой стороны все нормально.

– А с какой ненормально?

– Пройдемте. – Второй мотнул головой в сторону фургончика.

Михалычу это не понравилось.

– Сейчас, мать предупрежу.

– Да это на минуту. Опознать нужно.

Михалыч набрал воздуха, пригнулся и влез в фургон. Внутри было тесно и пахло химией. Ламп не было, но было полусветло, Михалыч замер и присел.

Ледяной свет шел из огромного аквариума и шевелившейся в нем воды. В воде качался голый мужик, которого Михалыч, несмотря на отсутствие одежды, быстро узнал. Был он весь с головой в этой воде. Никак, или, как его назвал доктор, Лёха. На голой груди красовалась татуировка, а по ногам клубилась шерсть, точно спортивные штаны. Голова то подплывала к стеклу, то отплывала обратно и, как казалось, подмигивала. Перед аквариумом валялись куртка, испачканная темной кровью, и брюки с сапогами.

– Знаком вам этот гражданин? – спросили патрульные.

– Мертв?

– Да не… В растворе, чтоб не сбежал. Пусть до весны поплавает. А там Коля с ним разберется.

Голова снова приблизилась лбом к стеклу и пошевелила ртом.

– Плохо мне… – услышал Михалыч, как сквозь подушку. Вверх покатились пузыри.

– Если знаком, подпишите! – На коленях у Михалыча оказался листок.

– Не подписывай… – снова подал сдавленный голос пленник и стукнул коленом по стеклу.

– Постучи, постучи, – сказали патрульные. – Еще пачку реактива засыпем.

Михалыч глядел на плавающее тело и думал, как поступить. Вопрос был непростой.

Тут затарахтел мобильник.

Михалыч вылез из фургона на воздух, придерживая неподписанный лист. Колины люди встали рядом.

– Алло! – крикнул Михалыч.

– Чё кричишь? – узнал голос Сереги. – Звонил?

Серега, судя по голосу, был трезв.

– Да… Короче, такое дело… – Михалыч поглядел на патрульных. – Говорить сейчас не могу, перезвонишь?

– Не. С чужого звоню. Говори сейчас.

– Короче, мать просила позвонить. Ты слышишь?..

– Слышу. Что опять надо? Денег я ей верну. Скажи, после Нового года.

– Да нет… Отвожу я ее, – Михалыч прикрывал ладонью рот с трубкой, – в Серую Бездну.

– Чего ей там надо? – Серега деловито и без удовольствия выругался.

– Ты не слышал про Бездну?

– Не. Занят был.

– Геронтозорий там.

– Чего?

Серега, вспомнил Михалыч, обходился без новостей. Телевизоры быстро пропивал и снова жил, как на острове.

– Короче, – Михалыч вспотел, – я сейчас матери дам, она тебе сама…

Подошел к своей машине, патрульные шли за ним.