Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой) - Михал Витковский Страница 31

У тебя, Маня, вижу, дела пошли на поправку.

Интересно, что они там делают? Шьют? Ну да, что-то шьют. Берет такой. Мохнатый. Иголки, нитки, шильце шерсть, мохер, кажется, называется. Рядом с Амалем уже целая стопка таких беретов бабских, будто для старых баб деревенских [73]. В цветах: зеленый, желтый, бордовый. Мохнатые и немохнатые, с помпоном и без. А Манька пакует их в сетки, в голубые мешки для мусора. Он взял, зубами перегрыз нитку, сплюнул, берет отложил и на меня взор отеческий поднимает. А я весь трясусь со страху, бормочу что-то, как школьник у доски.

Добрый день. В смысле… Я хотел сказать… Добрый вечер. Я с пути сбился, «малюх»… автомо… машина сломалась, сюда по полям добрался. Что у меня в руках? Да это неважно… Я из Щаковой, от Солтыса… Эта молодая дама, мадемуазель Барахло, может подтвердить… В смысле, что он надо мной. Алешка когда-то у меня работал. Так что почти что по… знаком… В смысле… Да… Счел бы себя счаст… Если бы этот дом…

Он молчит и смотрит поверх очков. Поправил кипу беретов, утрамбовал и неспеша передал Маньке, а сам глаз с меня не спускает. Машинку выключил, потому как стрекотала. Седой, видный, усы, живот, точно те сарматы с картин. В белой майке без рукавов. С цепью на шее. Встает он и говорит таковы слова:

— Да славится имя Христово [74].

Я поклонился, книксен изобразил, словно девушка из пансиона:

— На веки веков.

Тогда он протягивает мне руку и «Амаль, шейх Амаль» говорит. «Б… Барбарой Радзивилл называют меня, я из Явожна, из Щаковой, по личному интересу. Я, впрочем, лишь на минутку, коней напоить и исчезаю…» Замолкаю. Лучше помолчи, думаю, не то сраму не оберешься. Наконец до меня доходит весь этот сюр: в грязи, на отшибе, на неудобьях построен дворец, в поле, где ничего не вырастет, в жопе, чтобы Барбара Радзивилл с шейхом Амалем могли поприветствовать друг друга на кухне. «Я только так, только на минутку и исчезаю…»

А далеко ли, сударь, по такому бездорожью ехать собираешься? Пани Марианна Барахло, знакомьтесь. Манька сплевывает что-то в кулак и приседает в реверансе. Это племянница двоюродной сестры моей, приходит ко мне, помогает береты шить, они с кузиной моей, с Аделаидой Барахло, кустарным промыслом надомным занимаются. А для вас мужская модель — и преподносит мне с самыми теплыми чувствами, со всем своим гостеприимством типичный польский мохеровый берет, как раз для меня — коричневый, который набекрень заломивши носят. Сам видел — мужики носят (церковный сторож Валентий у нас носил в приходе, пока не запил). Я в сетку убрал тот берет. На колени пал.

Так… Он поднял меня. Манюся, обратился он к девушке, Манюся, поди проверь, перегладили уже сырье из Пясечно, что на пояса. Слуцкие пояса возвращаются, читали? Надо быстро реагировать на запросы рынка. Да скажи там, чтобы ковры с Папой Римским выбросили в зал. Манька делает реверанс и исчезает. И так уж была тоща, что ее почитай и не было, и так уж извинялась каждым жестом, что жива еще, скукоживалась, а теперь вот — растворяется сама по себе.

И только он девку сплавил, посерьезнел.

Эту вашу картошку фри вы, сударь, называете бизнесом? Только я слышал, что скверно там у вас дела? Да вы ботинки-то скидавайте. Куда спешка? Коням велите корму задать! От Хозяйственной палаты скрываетесь? Зацепила вас? Проблемы с налогами? А госпожа синдик ликвидационную стоимость уже застраховала? У меня порядок, на каждого досье заведено. А что это за афера была недавно?

Настало время и вам рассказать все то, что я ему тогда поведал. Поскольку до сих пор не случалось мне всей правды сказать. Ибо мы с Сашенькой немножко в последнее время помухлевали, но я боялся о делах тех писать, чтобы потом не было зацепок для суда. С теткой Аниелей, да и вообще… Нехорошо. Единственная, кому я в том признался, была как раз Пресвятая Дева Наша. Но Она мне сказала, что это ничего такого, только чтобы я в Лихень сходил. И даже когда я после в тюрьме сидел, сам видел, как сестры Христовы каким-то неведомым образом попадали к моему окошку, к моей келье и: «Здесь невинный человек сидит за веру, покаяние творит, человека невинно за веру истязают…» Вот какой пиар святого у меня был!

Что ж, сударь, займемся вами, ибо по лицу видно, что человек вы хороший. Снизойди, пан благодетель, на меня. Не в том смысле, чтобы как-то извращенно один на другого, Боже упаси! Просто вы нам подходите. Бога боитесь, в костел ходите, Богоматерь любите. Вы что же, думаете, разведка не работает… на благо этой гибнущей страны? Здесь он подошел к окну и на страну сквозь жалюзи вертикальные с поистине отеческой задумчивостью посмотрел. Непорядком Польша крепка. На благо Отчизны вашей теперь вам поработать придется. На этой земле Отцов. Амаль достал мед хмельной из кухонного шкафа и разлил по двум бокалам. Закуривает сигарету John player Special. Мы чокаемся, хотя, честно говоря, руки у меня так трясутся, что едва могу попасть в его бокал.

Но вдруг в коридоре крики какие-то, мало земля не дрожит, Цептера сервиз кофейный и Цептера кастрюли, равно как и Цептера ложки и Цептера же серебряные стопочки за стеклом дрожат, солоночки, перечнички матового серебра в форме шара — все дрожит. А то Сама идет! «Божена вернулась!» — тихо шепчет Амаль. Она сейчас поедет на машине в вечернюю школу, потому как в Леднице изучает вечерами (в возрасте сорока пяти лет, хе-хе!) маркетинг с управлением и английский. Вечерне и заочно. Теперь такие требования, хоть она уже много лет фирмой руководит, но не может от налога ничего урезать без соответствующей бумажки. И не мучилась бы она там, да только люблю я дробь для охоты в громадных количествах от налога себе отписать, патроны!

А теперь, сударь, я кое-что расскажу. Скидавайте-ка, ваша милость, эти сермяги, кафтаны промокшие, жемчуга в сторонку отложите, чай не пропадут, а тут вам сейчас мальчик халат даст и живо в сауну, что у меня на втором этаже, рядом с ванной. Финская, первый сорт. Там я вам и расскажу мою историю, погреем косточки. Да бутылку не забудьте захватить! Вы мне сразу понравились, по физиономии видно, что человек вы хороший, но самое главное, что с Богом, а если быть точным, с Матерью Нашей Пресвятою ко мне приходите. (Пусть даже и с одним только корпусом.) Но только быстро и тихо, а то Божена… И вижу я, мой Зигмунт Август все еще с королевой Елизаветой [75], жива пока бедняжка.

Божена? Божена! Жена мафиози встает вдруг перед нами, перед тобою, Саша, и даже очень, точно такая, какой вы себе ее представляете — жена мафиози и одновременно сама бизнесвуман. С тех пор когда она во время ярмарки (Познаньской) была взята во дворец в качестве валютной проститутки, сильно прибавила в весе. А тогда она была красивая и молодая, с брильянтовой сережкой! А туфли розовые, лакированные, на высоком каблуке. И цветок искусственный в волосах! Теперь уж (искусственные) цветы из волос повыдул ветер, а тогда в отеле с многозначительным названием «Познань» сидел Солтыс, сидел Амаль, Псих, Обезьяна, Придурок и все эти Колбасы. Удобно развалившись в креслах, пили водку с каким-то директором из системы «Сполэм», ответственным за пластиковые цветы, за бумажную туфту для новогоднего украшения в столовой «Заря». Сидел с ним один негр, потому что Обезьяна был такой пылкий, что когда-то негритянке сделал ребенка и теперь этот сын стал ему опорой в делах. Божена вообще только из-за негра к ним подошла, ответила на их подмигивания, бокалами позванивание, потому что поляками в принципе не занималась. Не ведала она, что тем самым в корне изменяет свою судьбу, что в результате любовного порыва будет возвышена до дворца, хоть и польского, и даже старопольского, но более богатого по сравнению с заграничными. А сейчас она выступает в роли морального авторитета на страницах женских журналов, против прерывания беременности, против того, чтобы гомосексуалистам дали право образовывать семьи, против супружеской неверности и против изучения биологии в школах.