Вкус жизни (сборник) - Владимир Гой Страница 30

У отделения полиции их встречала целая толпа – всем было интересно посмотреть на человека, которому нипочем осенняя прохлада. На вопросы, кто он, откуда, есть ли у него жена, задержанный ответить не мог, на вопрос же, как его зовут, назвался Фарбусом. Дежурный, вскинув брови, поинтересовался:

– Это что, прозвище, кликуха?

Но ответа не получил. Всем было ясно: с этим «клиентом» не все ладно.

Мужа Зайги нельзя было назвать безответственным, однако выпить он все же любил и каждую пятницу устраивал день «русского стандарта», что в субботу сразу примечали соседи по брошенной поперек дороги машине и громкому голосу Зайги, читавшей супругу «наборную» проповедь из разных непечатных слов. Мужики сочувствовали Федору (так звали ее мужа), а женщины – ей, и так было всегда. У них была самая обычная счастливая жизнь, стрела Амура, пущенная в них десять лет назад, постепенно растаяла, и они жили подобно близким родственникам, исполняя по необходимости естественные желания, жили так, как бесчисленное множество других пар.

В эту пятницу день «русского стандарта» прошел просто на загляденье. Все кабачки Юрмалы были проверены на наличие спиртных напитков и на их крепость, а последний аккорд был поставлен в дюнах под кронами мохнатых сосен. Его новые «друзья», после того как он замертво повалился набок под воздействием хмельного, сняли с него всю одежду, включая трусы фабрики «Ригас апгербс».

Среди ночи холод заставил его на мгновение проснуться, но уже для того, чтобы уйти из этой жизни навсегда. Ледяная рука схватил его за сердце и в одно мгновение выдернула душу из посиневшего тела. С удивлением смотрел он на новый мир, открывшийся перед ним, на распростертое тело под соснами, на странного цвета звезды над головой, и хмеля у него в голове не стало – он остался там, внизу, в той буйной голове. Вдруг он увидел, что кто-то падает сквозь ветви сосен прямо на его бывшее тело и растворяется в нем. Он закричал что было мочи:

– Ты куда, это мое! – и попытался спуститься к земле.

Но неведомая сила потянула его вверх, и он растворился в ярком сиянии.

Отделение полиции продолжало бурлить, происшествий в этом городке было предостаточно: что-то украли, кого-то пырнули ножом, изнасиловали девственницу, ну, все как обычно, как везде. А это было что-то из ряда вон выходящее, почти мистическое. Ближе к полудню один из постовых заметил:

– Где-то я раньше уже встречал этого бедолагу, – и стал звонить по телефону.

Через два часа Фарбуса-Федора везли на стареньком «ситроене» к его постоянному месту жительства. За рулем сидела не в меру располневшая женщина, назвавшаяся его женой, сзади на неудобном сиденье расположился полицейский, что помог его опознать. Женщина не ленилась на эпитеты в адрес своего благоверного:

– Скотина ты ленивая, допился до соплей, не знаешь, кто ты и как тебя зовут, перед соседями стыдно, все живут люди как люди, а ты просто… – и так далее.

За тридцать минут поездки он понял, что в жизни ему не шибко повезло, работает он слесарем-сантехником с зарплатой, которой еле-еле хватает на содержание дома и на все остальное, у него есть ребенок женского полу и какие-то долги, пьет он только по пятницам, играет в карты на деньги, почти импотент и что-то еще, связанное с официанткой Катькой из кафе «Аэро», но ничего связанного со словами «театр», «поэзия», «музыка», «любовь» в его биографии замечено не было. Уже возле дверей дома полицейский дружески хлопнул его по плечу и сочувствующе пожелал:

– Держись.

Песочные куличи ложились один за другим на край деревянной песочницы.

– Девочка, можно с тобой поиграть? – рядом стоял вихрастый голубоглазый мальчишка с синим пластмассовым ведерком и ярко-желтым совком.

Она пристально на него посмотрела и спросила:

– А ты мои пирожки кушать будешь?

– Если они вкусные, буду, только понарошку.

Она пекла свои пирожки, а он рычал, изображая звук мотора, и ездил совком по песочнице.

– Тебя как зовут? – спросила девочка.

– Коля, а тебя?

– Меня зовут Елена, – ответила маленькая стряпуха и командным голосом, как обычно разговаривают дома мамы, протяжно позвала: – Ко-о-оля, быстро кушать!

И вот он безропотно берет в маленькую ручку песочный пирожок и, изображая удовольствие, делает вид, что ест.

Двадцать пять лет пролетели как один день, и вот тот вихрастый с голубыми глазами сидит за столом на кухне и давится пирожками с капустой, изображая на лице все то же удовольствие. А та милая Елена, но уже прибавим – Михайловна, носится по квартире, протирая пыль, хлопочет на кухне и ежедневно отправляет детей в школу, сунув каждому из двойняшек по кульку с пирожками или бутербродами. Вечерами Николай приходит с работы, садится возле телевизора, и жизнь в квартире замирает, можно только дышать, остальной шум запрещается. Но если кто-нибудь попытается нарушить равновесие в доме, раздается рык главы семейства:

– Полудурки, я в вашем возрасте уже на тракторе пахал, а вы тут балаган развели!..

Детям, правда, было всего по двенадцать, но это не имело значения, как и то, что на тракторе глава семейства проехал всего один раз, сидя на коленях у своего деда.

Эта жизнь для Николая была устоявшейся и, казалось, распланированной до самой пенсии уже лет с двадцати. Работа – дом, в пятницу несколько рюмок с соседом Федором, суббота – «день тяжелый» после пятницы, воскресенье – семейный день, и опять все сначала.

Его совершенно выбило из колеи известие о душевной болезни Федора. В последнюю пятницу Николай немного приболел, день «русского стандарта» прошел без него, и вот надо же, такая напасть – сосед никого не помнит, от жены открещивается, дочку не признает, не говоря уже о соседях. В голову закралась мысль: «А может, он косит, с семьи соскочить хочет? Да на него вроде не похоже, ясно – психическое заболевание на почве перепития», – поставил свой диагноз сварщик пятого разряда и с расстройства налил себе рюмку, решив: с этим надо заканчивать.

Фарбус-Федор с интересом рассматривал в зеркале свое лицо, вернее, лицо того, кому оно раньше принадлежало. Морщин на нем было немного – две складки протянулись от носа к уголкам губ, ямка на подбородке, морщинки у глаз, на голове ни единого седого волоска – не так все страшно, как показалось в первое мгновение, когда он увидел свое отражение в окне полицейской машины.

Он не мог вспомнить эту женщину, где и когда он помогал им обьясниться в любви, но по выражению ее глаз знал точно: все давно уже умерло, осталась только привычка к этому телу мужчины, которое много лет рядом сопит на двуспальной кровати, что-то ест за одним столом и изредка гладит по голове общую дочь.

Фарбус отлично знал, в каком мире живут смертные, знал про еду, деньги, секс – все для него было как факт: да, живут, рожают, стареют, умирают, но это его не касалось. А сейчас волосатые ноги, небольшой животик, который собирался в складки, когда приходилось садиться, вонь из подмышек, от которой начинала кружиться голова, и многое другое сводило с ума – уж лучше бы стать кем-то другим.