Верка - Анатолий Изотов Страница 30

– Да, это самое прекрасное место на Земле.

– Мне, по правде говоря, не очень нравятся советские вина. Но это потому, что я признаю только вина венгерские.

– Приветствую ваш патриотизм. Так все же – чего мне бояться?

– Ничего не бойтесь!

– Нет, мы договорились быть откровенными.

– Вам могут испортить настроение антисоветские выходки. Вы это заметите сразу, как только мы пересечем границу. Каждому венгру невозможно объяснить, что вы – мирный винодел, в вас видят, независимо от ваших намерений, чуть ли не врага Венгрии. Но это вовсе не означает, что вас начнут пинать ногами. Просто могут оскорбить невниманием, взглядом исподлобья, каким-нибудь неприятным словом. Я задержался у вас, простите, наверное, вам уже пора спать.

На Западной Украине еще попадались хаты с соломенными крышами, но в облике каменных домов уже улавливалось нечто другое, незнакомое, овеянное, вероятно, европейским духом. Львов вообще показался Верке столицей готической архитектуры, а Закарпатье и вовсе – иностранным государством. Поезд теперь вилял и пробирался по крутым ущельям Карпатских гор, покрытых лесами, их уже успела позолотить осень. Среди лиственных деревьев преобладали бук и граб, а среди хвойных – ели. Иногда глубоко внизу кипела горная река, а вверх уходили отвесные стены, потом ущелье раздавалось, превращаясь в широкую долину, заселенную чистыми деревеньками, потом снова подступали каменные стены, и пейзаж, казалось, периодически повторялся.

На станциях менялись лица и одежды людей, украинская речь приобретала неслыханный доселе акцент и, хотя была понятной, но уже не той, которую Верка хорошо знала. Она пыталась уловить тревожные симптомы в настроении людей, однако они вели себя так, как и на всех предыдущих станциях: торопились на поезда, что-то несли, кого-то ожидали, поглощались широкими дверями вокзалов, толпились у справочного бюро, покупали семечки, пирожки, мороженое, фрукты. Иногда ей казалось, что западные украинцы меньше улыбались, но при виде смеющихся парней, одетых в национальные костюмы, это наблюдение разрушилось…

В Чопе началась проверка документов и багажа, затем – долгая процедура перестановки состава с широкой колеи на узкую. Домкраты, поднимающие вагоны, напоминали Верке прессы, которыми в совхозах давили виноград, а рабочие-путейцы – рабочих-виноделов. Милош куда-то исчез, спрашивать было некого, но и так было ясно: их поезд уже находился на венгерской территории. Вот состав тронулся, вот проехали узким мостом через бурную Тису и помчались по холмистой местности. Появился Милош и сообщил:

«В Будапешт мы должны прибыть вовремя, погода в столице прекрасная – начинается, как говорят в России, пора «бабьего лета».

Вскоре поезд вырвался на равнину, и Верка увидела прекрасную ухоженную землю. За окном мелькали сады и виноградники, по широкому шоссе, идущему рядом с железнодорожной насыпью, мчались красивые машины, возникали и исчезали аккуратные домики, чистые деревеньки, уютные полустанки и незнакомые города. Надо всем этим в небе сияло по-летнему яркое солнце, вдали паслись стада домашних животных, люди на вокзалах (не то что у нас!) были одеты в светлые одежды, мирно разговаривали и улыбались. Все это свидетельствовало о спокойной и тихой жизни и никак не напоминало о каких-то народных волнениях и брожениях. Верке хотелось спросить кого-нибудь: где же антисоветские лозунги, где эта пресловутая контрреволюция? Она понимала, что на самом деле все сложнее, но сознание не хотело верить во что-то плохое при виде столь прекрасной страны. А кроме того, в этой стране жил ее любимый, что вообще не увязывалось ни с какими политическими версиями, потому что над всем главенствовала только одна правда: их любовь.

Поезд подбирался все ближе и ближе к центру Венгрии, это ощущалось по все нарастающей плотности населенных пунктов с непонятными для чтения названиями, по атмосфере и оживленности на вокзалах, по пестрым одеждам и лицам людей. Но до Будапешта было еще далеко, – об этом напомнил Милош, посоветовавший госпоже Вере сходить в ресторан, заверив, что обед ничего не будет стоить, специальный заказ обойдется совсем недорого – заплатить за него можно в рублях, и обслуживать ее будут исключительно на русском языке. Кроме того, проводник предложил обменять несколько сот рублей на форинты. Это привлекло Веркино внимание, потому что официально ей разрешили обменять небольшую сумму, только ощутить реально курс иностранной валюты она еще не могла и восприняла предложение проводника без особенного энтузиазма. От ресторана она не отказалась, как из-за любопытства, так и из желания съесть что-нибудь существенное.

В вагоне-ресторане сидело всего две пары, и их обслуживал официант средних лет, одетый в яркий костюм. Он быстро подошел к Верке, положил перед нею красивое меню и собрался было отойти, чтобы дать посетительнице выбрать заказ, однако она спросила:

– Я могу попросить настоящий венгерский гуляш и фужер токайского вина?

– Конечно! Желаемое вами блюдо как раз поспевает. Какой гарнир велите подать?

– Лучше хлеб.

– А булочка, особая венгерская, вас устроит?

– Конечно!

Официант удалился, Верка стала смотреть в окно. Она впервые почувствовала трепетное волнение от скорой встречи с Анталом. Ведь, по сути, она ехала к нему, к своему возлюбленному, коллеге и принимающей стороне, а возможно, и к соратнику по политическим убеждениям и даже союзнику по классовой борьбе. Ей не хотелось задумываться о том, что она не имеет права открываться перед ним, напротив, казалось, он поймет все сам и станет ее помощником. Хотя иногда в глубине души копошился червь сомнений и возникал вопрос: на чьей стороне Антал и не вступил ли в заговор с контрреволюцией? Но эти рассуждения были ничто в сравнении со сладостным предчувствием близости с любимым человеком. И она начинала представлять, как они встретятся, куда поедут, где и как она будет жить. По легенде ее сначала должны поселить на вилле, находящейся на территории советского торгового представительства, в Будапеште, а потом она переедет на квартиру, принадлежащую винодельческому предприятию Антала, но в каком городе или поселке будет находиться эта квартира, ей не сказали. Главное сейчас заключалось в том, что Антал должен встречать ее на вокзале.

Официант принес гуляш, назвав его «сегединским», и вино. Верка была удивлена и обрадована столь огромной, красивой, пахучей и аппетитной порцией. Ела она медленно, с удовольствием и даже с наслаждением. Вино оказалось отменного вкуса, в нем улавливался незнакомый тонкий аромат, повышенная, в сравнении с крымскими сортами, вязкость и меньшая сладость. Она посидела еще минут десять и подозвала официанта, чтобы расплатиться, тот ответил, что обед входит в стоимость билета, но намекнул на чаевые. Это в первый момент смутило гостью, в следующую секунду она нашлась: положила на стол пятьдесят рублей и вышла.

Верка возвратилась в свое купе, села у окна и стала вновь созерцать чудную страну. Большой город еще не обозначился никак, напротив, в пейзаж словно откуда-то из-за горизонта стала врываться широкая степь, чуть-чуть похожая на украинскую равнину где-нибудь под Херсоном. Правда, пейзаж, простирающийся за окном, существенно отличался от нашего, и, прежде всего, аккуратными постройками, чистенькими загонами для скота, асфальтированными дорогами, ровными ирригационными сооружениями и тем, что в каждом квадратном метре земли чувствовалось присутствие хозяйской руки.