Новоорлеанский блюз - Патрик Нит Страница 30

Сколько же он спит? Еще в предшествующие два дня Муса начисто потерял всякую ориентацию во времени — а как ее не потерять, если ты постоянно перемещаешься между прошлым, настоящим и будущим, подобно птице кабве, которую гоняют по кругу разыгравшиеся детеныши шумба? Он был свидетелем множества событий; они разворачивались перед его глазами, а затем чья-то неведомая рука опять сматывала их в клубки и бросала в водовороты времени, где они крутились, ожидая, когда придет их черед воплотиться в реальной жизни. Он увидел одного мусунгу, с которым его свел случай еще шесть лет назад, но тот не узнал его. Он видел лица тех, с кем раньше никогда не встречался, однако воспринимал их, как членов собственной семьи. Он видел, как умирала юная девушка, которая в своей наготе была прекраснее, чем королева в праздничном наряде. Он слышал необычайной красоты голос, переливы которого напоминали журчание воды в стремительно текущем ручье. Его ухо уловило первый крик только что пришедшего в мир ребенка, и крик этот прозвучал как звук трубы из кассетного магнитофона Кудзайи. Он неожиданно столкнулся с двумя элегантными дамами-мусунгу, у которых были негритянские лица; он вовремя ускользнул от них, спрятавшись в яму, похожую на заячью нору; но одна его ступня, которой не хватило места в норе, болталась в воздухе, и вдруг он заметил, что пальцев на ней становится все меньше и меньше.

Закулу посмотрел вверх на громадного орла и вдруг почувствовал раздражение. Он понимал, что все виденное во сне так или иначе воплощалось в реальной жизни. Иногда он желал, чтобы его покровительница Божественная Луна, а также Судьба и Выбор, его лучшие и самые близкие друзья, хоть раз смогли сообщить ему что-либо не иносказательно, а напрямую.

Бритва Оккама [40], подумал он. С этими всеведущими всегда проблемы. Они никогда не придерживаются принципов, которые давали бы возможность с помощью нескольких допущений наилучшим образом объяснить любое явление.

— Зачем ты сделал это? — обратился Муса с вопросом к орлу.

— Сделал что?

— Зачем ты украл этого юношу?

Орел лениво поежился, затем встряхнулся и переадресовал вопрос Мусе:

— Зачем ты сделал это?

Муса в недоумении отпрянул.

— Что я сделал? — в растерянности спросил он.

— Ты не знаешь, что ты сделал?

— На что ты намекаешь?

— А на что ты намекаешь?

Муса собрался было продолжить этот обмен вопросами, но почел за лучшее прекратить это бессмысленное занятие; к тому же этот ужасающий монстр в перьях ясно показывал всем своим видом, что вопросы докучливого младшего братца ему изрядно поднадоели. Поэтому закулу глубоко вздохнул и решил, что полезнее будет подышать свежим горным воздухом, а заодно обдумать некоторые вещи, в отношении которых у него уже не было сомнений.

Он чувствовал себя виноватым. Нет… он действительно был виноват. Он не знал, почему, когда и что он совершил, но он точно знал, что он (вероятно, в одном из своих прошлых воплощений) сотворил зло и теперь каким-то образом должен будет за это поплатиться. Он чувствовал, что ему надо куда-то отправиться. Он точно не знал куда, но это его сейчас и не волновало. Он понимал, что долгие путешествия заканчиваются там же, откуда и начинаются, а вот короткие отлучки подчас заводят туда, откуда обратной дороги нет. Ну а что знал он еще? Закулу чувствовал, что самый главный момент его сна совсем близко и вот-вот наступит. Что-то подсказывало ему, что время вот-вот обретет привычную форму, станет реальным и тогда все прояснится. Он вдруг ощутил (к своему великому удивлению), что кто-то — но, по крайней мере, не орел — похлопывает его по лицу.

Муса сел на матрас и увидел перед собой Стеллу ‘Нгози. Она стояла, обхватив себя руками и зажав ладони под мышками. Он провел пальцами по гладким щекам и схватился за голову. Нащупав пальцами косички, он сразу понял, что больше не спит — ведь во снах Божественная Луна всегда требовала от него ходить с опрятной прической.

— Стелла ‘Нгози! — закричал он. — С чего ты решила, что тебе позволено прерывать магический сон закулу? Особенно, когда этот сон необходим для добрых дел! Ты не веди себя со мной развязно, Стелла! А то, знаешь, я ведь могу сделать так, что твое влагалище станет таким узким, что и земляной орех в него не войдет, а тогда Татенда будет вынужден искать nay пау за пределами супружеской кровати!

Муса был уверен, что сказал именно это. Однако в течение пяти дней после магического сна все, что слетало с его губ, походило на абракадабру из потока слов на замба, икоты и непонятных выражений на таинственном языке предков.

Смущенная Стелла молча смотрела на него, но раз уж она осмелилась хлопать по щекам спящего закулу, то уж теперь отступать не собиралась.

— Закулу! Да это же Кудзайи! Вождь послал меня, чтобы разбудить вас. Он сказал, что Кудзайи умирает.

Муса несколько секунд в упор смотрел на нее пустыми глазами, затем энергично затряс головой из стороны в сторону, пытаясь вернуть себе способность здраво мыслить. Он произнес краткую молитву, прося у Божественной Луны прощения за прерванный сон, и позволил Стелле помочь ему подняться (ведь пятидневный сон отнимает много сил у мужчины). Он слегка удивился, не обнаружив на себе никакой одежды, поэтому примерно десять минут у него ушло на то, чтобы размять затекшие суставы, а потом просунуть конечности в рукава и штанины; еще десять минут ушло на то, чтобы несколько раз пересчитать пальцы на ногах, перед тем как натянуть башмаки.

— Ну пошли, — наконец сказал он.

Когда закулу подошел к дому вождя, Тонго был на грани безумия от горя и тревоги. Деревенским женщинам удалось отвести его прочь от рондевал, и теперь они смогли подойти к Кудзайи, а он метался между дверью и калиткой, ломая руки и дергая себя за волосы. Его жена умирала. В этом он был убежден, а потому не переставая задавал себе один и тот же вопрос, на который никто не мог бы дать ему ответа.

— Чем заслужил я такой удар судьбы? — снова и снова вопрошал он.

Появление Мусы, который шел заплетающейся походкой и что-то бормотал на ходу, как пьяный, слегка успокоило Тонго. Закулу, похлопав его по плечу, сказал:

— Не волнуйся, друг мой, час Кудзайи еще не пробил. Неужели ты думаешь, я остался бы в неведении, если бы она готовилась присоединиться к нашим предкам в саду Тулоко?

Тонго был обречен еще на один час беспокойных метаний, безответных вопросов и проклятий, прежде чем Муса вышел из его спальной хижины с какой-то страдальческой миной на лице, словно он долго щурился от сильного ветра. Тонго немедленно рванулся к нему с вопросами, но закулу не проронил ни слова до тех пор, пока не отвел своего друга подальше от деревенских женщин.