Странствия по поводу смерти (сборник) - Людмила Петрушевская Страница 29

Никита, который перенес операцию аппендицита с перитонитом и лежал выздоравливал, сразу загорелся и стал повторять, что все эти московские гордые шлюхи (деньги, рестораны, тачки, и мы – ваши) и все так называемые друзья женского пола (острый язычок, стихи на память, зарплата понятно какая и готовность немедленно пойти куда скажут, но только не с тобой) – все эти девушки рядом с Лелей вообще не стояли. Плюс выяснилось, что Леля сама себе шьет.

Добрая, самоотверженная (дежурила, безответная, вторые сутки за подругу, которая укатила отдыхать). Немного подкрашенная, конечно, но не как все. Каблучки, зеленая спецодежда, шапочка, коса под шапочкой, просто героиня американского сериала, да к тому же еще и интеллигентная. Знала английский.

Но был около нее еще один, Данила, правда, он выписался раньше, но в Лелечкино дежурство приходил с цветами и коробкой шоколада, потом сестры пили у себя чай с этими конфетами, и Никита туда как-то сунулся (проверить, где Леля).

Старшая медсестра Надежда его сразу выгнала с криком: «Больной, вам что?» – и потом Леля с улыбкой призналась, что страшно любит шоколад, поэтому все больные обязательно ей его дарят.

Этот Данила появлялся в каждое Лелино дежурство, причем один раз приперся даже утром, когда Леля закончила смену, и ждал ее в телевизорной, а потом пошел провожать ее, увязался с деловым видом. Опять фигурировала коробка шоколада, на сей раз он держал ее при себе и отдал только на выходе – явно не хотел, чтобы Леля делилась с заступившей сменой.

Никита, у которого еще не все зажило, бешено переживал и еле-еле дожил до следующего Лелиного дежурства. Он велел своей сестре принести здоровенную коробку лучших конфет и тоже дождался, когда Леля уходила утром после дежурства, и тогда только отдал ей коробку. А всю ночь он, разумеется, просидел с ней – разговаривали. Но тут, как раз когда Леля уходила, прибежал этот Данила и сказал: «Еле успел, такие пробки».

Стало быть, он был на машине.

А Никита по специальности был биохимик и ночью как раз рассказывал Леле, что как будто бы нашел уже абсолютный способ самоубийства, если Леля не выйдет за него замуж, что это такое вещество, что оно становится ядом только вступая во взаимодействие с энзимами человека, то есть спустя время, и потом распадается, не оставляя следа. То есть диагноз будет «сердечная недостаточность». И если Леля узнает, что он внезапно умер молодым, то это и есть его форма самоубийства.

Никита, правда, был немного не в себе, он принимал какие-то свои собственные лекарства, по его словам болеутоляющие, он много говорил о своем будущем, о том, что у него будет всё. И дом на берегу океана, и две машины, и вилла, и шестеро детей. Например, квартира у него уже есть, он прописан у бабушки, но бабушка лежачая, почти овощ без особого разума, но зато в расцвете маразма, и раньше-то была с придурью, а сейчас вообще иногда никого не узнает. И мама, и сестра просто сбились с ног.

Леля вполне резонно ответила Никите, что замуж пока что не собирается. У нее план поступать в мединститут, но тоже все сложно, поскольку чтобы хотя бы пойти на подкурсы, нужны деньги, а на эту зарплату, даже на полторы ставки и даже если картошка и моркошка своя, таких средств не собрать. Леля жила одна в далеком Сергиевом Посаде, с тех пор как дедушка ее умер. Она постепенно все рассказала Никите.

– Да, – отвечал Никита, – хоть жить нам с тобой пока что негде, но хотя бы уже дача есть. Ты девушка с приданым.

Как будто все было решено и Леля уже приняла его предложение.

И, разумеется, вообще ни слова про Данилу, который караулил Лелю со своей машиной.

К тому времени Никита уже знал, что Данила женат на женщине с ребенком старше себя на семь лет, медсестры рассказали. Данила раньше работал в этом отделении хирургом. Девочки вокруг него так и плясали. Обожали, видно. Никите никто не оказывал должного внимания, только Леля его жалела.

Никиту выписали неожиданно, и через день в Лелино дежурство он пришел не рано утром, как Данила, а поздно ночью. Он был возбужден как никогда, зрачки расширены. Принес шоколад и сразу ляпнул:

– Завтра утром пойдем, подадим заявление в ЗАГС.

Леля мягко улыбалась ему в ответ, ничего не отвечая.

– Я решил, – продолжал Никита, – снимем комнату, ты не будешь тратить полтора часа на дорогу.

– Ну хорошо-хорошо, иди домой.

– Нет, я буду тебя ждать в приемном покое.

– Ну хорошо-хорошо, как хочешь, как знаешь.

Никаких отговорок типа «Мне в институт поступать» или «Я еще молодая». Как бы полностью покорилась своей судьбе. И почему, непонятно…

А Леля никому никогда не перечила, просто поступала по-своему. Жизнь ее научила.

– Дай-ка мне твой паспорт, – потребовал Никита, – я хочу посмотреть, не замужем ли ты.

Леля пошла к своему шкафчику, все так же мягко и нежно улыбаясь, и протянула ему свой паспорт. Никита проверил, кивнул и положил паспорт в карман. Ничего себе!

Утром было то, что приехал Данила, направился прямиком в хирургию, а там уже сидел хмурый Никита, который сказал прямо и грубо: «Иди откуда пришел».

– Пойдем поговорим, – предложил здоровенный и уже взрослый Данила.

Тут появилась старшая Надька и извиняющимся тоном сказала Даниле уходить.

– А этот? – кивнул на Никиту озверевший мужик.

– А он пришел снимать швы (об этом Надьке сообщила Леля).

Швы-то уже были сняты, но Надька была не в курсе. Швы сняла Леля в процедурной поздно ночью, в свое прошлое дежурство. И впервые в жизни Никита изнасиловал сопротивляющееся женское существо. Кричать и звать на помощь Леля не решилась, Никита ведь пришел в больницу тайно, он был посторонний. Леля плакала, когда он жестоко драл ее на полу, отворачивалась от его поцелуев и сбежала сразу же, как только он отвалился.

Никита же, как он потом откровенно рассказал, испытал все, что полагается в качества приза победителю, – страсть, ярость при сопротивлении, наслаждение, гордость, затем тревогу. Тревогу за Лелю, как ни странно, рассказывал Никита с упоением, – девочка была совершенно не готова, она билась, боролась как могла, и пришлось впрямую двигаться к цели безо всяких там ласк, а просто стащить с дамы брюки даже не до конца и во всем этом вслепую пробить своим орудием дорогу, навалившись на испуганную дичь.

– Тебе-то явно было очень больно, так шипят именно от боли. Девушка ты, что ли?

В темноте ничего не было видно. Он сразу погасил свет, когда Леля сняла с него швы, тут же встал как был, без брюк, щелкнул выключателем, неожиданно и мгновенно набросился, прыгнул, ловко поймал у дверей свою жертву и смял, опрокинул. Да.

Данила ждал их у выхода из корпуса напрасно. Никита с Лелей ушли другим путем, через подвал и приемный покой.

Никита поехал с ней в Сергиев Посад и двое суток провел в постели со своей Лелей в убогом домишке, чистеньком, но таком бедняцком, что Никита даже и представить себе не мог, что так можно жить: половики самотканые (на полу), печь в кухне и печь в комнате, железная коечка с ватным одеялом, диван столетней давности, стол с лавкой и табуретками. Икона в углу, под рукомойником ведро, вода в бочке в сенях, а вообще-то в колодце, господи. Одежда на стене за печью на гвоздях. Правда, старинный дубовый шкаф с книгами имелся, и книги были хорошие, всё классика, даже на английском и французском что-то оказалось.