Странствия по поводу смерти (сборник) - Людмила Петрушевская Страница 28

Никита, как ни странно, не задержался. Зорко посмотрев на жену, он быстро оделся и сгинул.

Только за ним захлопнулась дверь, Леля поволокла детей в ванную и дала им выпить по литровой банке воды. Затем она вызвала у них рвоту и дала еще по пол-литра. Опять вызвала рвоту. Потом последовало теплое молоко.

Дети после экзекуции легли и заснули. Они были очень бледные. Пульс уреженный.

Надо было бы им поставить обоим капельницы. Срочно в больницу.

Леля быстро-быстро все конфеты высыпала в кулек и положила подальше под ванну. Коробку же сунула в помойку. Стала собирать документы в больницу.

Тут же вернулся муж.

Вошел, не снимая сапог, в большую комнату. Леля успела лечь на диван.

– Эй, тетка! – позвал он.

Она не ответила.

Он подобрался к ней и ледяными пальцами полез щупать ей шею. Леля дернулась и привстала.

Никита аж подпрыгнул:

– Ты че людей пугаешь!

– Ой, – застонала она, – я, кажется, подхватила кишечный грипп, ломает всю и тошнит.

– А дети?

– Дети давно спят.

Он и туда прокрался, вернулся и спросил:

– А что они так рано?

– У нас были малыши в гостях, устраивали елку. Наелись конфет и всяких вкусностей, перевозбудились, устали.

Не мог удержаться, съязвил:

– Наелись? Полные желудки? Это не есть хорошо. И с какого же праздника у тебя деньги завелись? Вечеринки устраиваешь?

Промолчала.

Ушел, копался на кухне. А, ищет свою коробку. Нашел, видно, в помойке пустую, явился и встал в дверях умиротворенный.

– Ну что, понравились конфетки? Фольги в ведре полно!

– Даже слишком, – ответила еле слышно Леля.

– Ну ты слон! Схавала всё!

– Да там всего восемь было.

– Ладно, я еще приду, – заторопился Никита. – Я тут недалеко.

– Где? – умирающим голосом спросила Леля.

– Тебе не все ли равно.

Он ушел, Леля встала, сняла телефонную трубку, гудка не было. Что-то он сделал, где-то надрезал телефонную проводку, не хочет, чтобы она кому-нибудь звонила.

Дети были живы.

Все-таки промывание им она сделала быстро и очень основательно и молока выпили. Так что делать? Вызывать «Скорую», но телефон не работает. Уж не хочет ли он дождаться, когда они умрут, не хочет ли спокойно вызвать милицию и «Скорую», сдать трупы в морг и так далее?

У Никиты был вид абсолютно ненормальный. Белый лоб и как проведена черта ниже – лицо все красное.

Леля быстро задернула занавески, включила на полу настольную лампу, собрала все документы, деньги, родители заплатили за месяц только что, вещи закинула в старый рюкзак, валявшийся на антресолях, разбудила детей. Они были вялые, больные. Леля взяла конфеты из-под ванны, они уже начали таять, была опасность, что яд вытечет.

Собрала в мусорном ведре первые попавшиеся чужие фантики, надела хирургические перчатки, каждую конфету быстро завернула в блестящую обертку, восемь штук, сунула их в пустую емкость с надписью «на сладкое» и поставила в морозильник, чтобы побыстрее охладилось, а Никитину коробку из мусора вынимать не стала.

Поневоле все предвидишь – что он опять полезет в помойку проверять…

Дети оделись, стояли дрожа. Был первый час ночи.

Вдруг заскрежетал ключ в дверях и ввалился Никита. Застал!

– Что это вы? – искренне удивился он.

– Нам очень плохо, а телефон не работает, «Скорую» не можем вызвать… – еле откликнулась Леля. Она тряслась от ужаса.

– А, это мы мигом, сейчас. Пошли.

Спустились во двор, на улице он остановил какую-то случайную машину. Посадил их, сунул водителю деньги, сказал:

– Отвези в тридцать третью их.

Леля смотрела на него во все глаза – он обошел машину и явно запомнил номер.

Тронулись. Тридцать третья была для взрослых и славилась на всю Москву бессердечным отношением к бомжам. Туда свозили с трех вокзалов помирающих доходяг.

У тридцать третьей они вышли, Леля сказала мужику: «Спасибо».

Тут же, только он уехал, нашла другую машину и велела ехать в детскую больницу. Леля там сказала, что везет детей из гостей и они отравились какими-то конфетами, и хотела предъявить пакет с конфетами – но только тут обнаружила, что забыла его в морозильнике. Фамилии детей она сказала другие. Документы обещала привезти завтра утром. Сказала, что сама врач, и назвала имя своего завотделением реанимации. Дети были в таком состоянии, что говорить почти не могли.

Леля сидела ночь в приемном покое, все равно деваться было некуда.

Утром ей сказали, что налицо какая-то очень сильная интоксикация, но вещество не определилось, вроде бы ничего такого в содержимом желудка не было.

Сердечная недостаточность – таков был диагноз у обоих ребят.

Дети лежали в реанимации под капельницами. Леля тут же пошла в отдел кадров, медсестрой ее не взяли, оформилась санитаркой куда сказали, в приемный покой. Триста квадратных метров пола мыть за одно дежурство плюс туалеты. Не было охотников на такую работу за эти деньги.

Зато пустили к детям.

Они оба были почти незаметны под простынями, выглядели плохо, на слова не отзывались, но были пока что живы.

Успела.

Вечером смоталась посмотреть, что с квартирой. Со двора было видно, что горит свет, тихо прокралась по лестнице, прижала ухо к двери, Никита что-то говорил, голос его приближался. Леля отпрыгнула и взлетела на один пролет выше, затаилась. Никита вышел из квартиры, говоря кому-то: «Ремонт, ты представляешь себе, во сколько это выльется, сколько это будет стоить?» Леля не выглянула, не посмотрела, с кем он говорит. Женский голос отвечал: «Ну квартиру-то такую не сдашь без ремонта». Опять Никита: «Жуткая берлога, я только сейчас рассмотрел, потолки, стены, ужас, срач такой». – «Да, неподходящее для жизни помещение», – шутливо подтвердила женщина. Голос уверенный, жирный. Они стояли у лифта. «Как можно называться матерью, если квартира в таком виде?» – сказал опять женский голос.

– Да всё, всё уже, – отвечал Никита. – Надо съездить в больницу.