Великолепные руины - Меган Ченс Страница 20

На следующий день после того, как мы с Голди побывали на приеме Селесты Джонсон, ирония колумниста вызвала у меня такой хохот, что я чуть не фыркнула кофе из носа.

На приеме, данном в ее новом доме на Пайн-стрит, мисс Селеста Джонсон показывала фотографии и буклеты с Выставки, которую она почтила своим присутствием. Захлебываясь возбуждением, мисс Джонсон рассказывала всем и каждому о своем общении с татуированными и не ведающими приличий туземцами в экспозиции игоротов, а также со свирепым конголезским пигмеем с остроконечными зубами, которого она провозгласила «самым устрашающим каннибалом из всех, что ей доводилось видеть». Это, естественно, навело на вопрос: кто же в нашем откровенном городе хранит ужасную тайну своего каннибализма?

У кузины мой хохот вызвал недоумение: «Что здесь смешного?»

И это был не первый раз, когда она не понимала издевок колумниста. Ее друзья также не отличались сообразительностью. Альфонс Бандерснитч откровенно потешался над ними. Как они могли этого не замечать? Но либо они действительно этого не замечали, либо упоминание в колонке светской жизни настолько тешило их тщеславие, что всему остальному они уже не придавали значения. А я начала воспринимать мистера Бандерснитча как человека мне близкого – своего рода доверенное лицо. Как человека, которого понимала. На всех светских мероприятиях я стала искать его в числе гостей. Хотя и не имела ни малейшего представления о том, как он выглядел. Этого, похоже, не знал никто. Альфонс Бандерснитч был или мастером перевоплощения, или представителем высшего общества, заделавшимся из любопытства репортером. И оба эти предположения активно обсуждались.

Я лично склонялась ко второй версии. И почему-то представляла его себе невысоким представительным мужчиной, любителем хереса и пирожных со взбитыми сливками. Блондином, пожалуй хорошо одетым, образованным, с чувством юмора и способностью подмечать абсурдное и нелепое. Увы, под такое описание никто из моих новых знакомых не подходил. И тем не менее я мысленно воображала, как поведу себя, если его опознаю. Я представляла, как мы встанем вдвоем в укромном уголке и будем наблюдать и комментировать, удивляя друг друга всю ночь напролет своими точными замечаниями и остроумными шутками… Увы, то была лишь фантазия. И я мирилась с необходимостью проводить время в притворстве (будто именно так я всегда мечтала жить!) и старалась не разочаровывать Голди. Мне не хотелось, чтобы она уподобляла меня Мэйбл. Всегда и везде сопровождавшее меня ощущение одиночества только обострилось. Но разве я имела право жаловаться? Я поднялась из низов. Я была самой счастливой девушкой на свете. У меня теперь имелась семья. И с моей стороны было бы величайшей неблагодарностью желать чего-то большего.

А в очередной прекрасный октябрьский день Голди подбила меня на безопасную велосипедную прогулку по шоссе вдоль океанского побережья.

Вид был бесподобный. Я дважды прекращала крутить педали, чтобы полюбоваться волнами, накатывавшими на песчаный пляж, и огромными скалами, усеянными черными морскими котиками. Утренний туман развеялся, и на голубом небе кружились только сахарные облачка, менявшие направление под порывами солено-сладкого бриза.

Голди вполне ожидаемо вырвалась вперед, но в какой-то момент сбавила скорость, и переднее колесо ее велосипеда недовольно завихляло.

– Догоняй! У тебя будет уйма времени поглазеть на океан из ресторана! – крикнула мне кузина и, развернувшись, снова начала крутить педалями быстро-быстро.

Я догнала Голди и ехавших рядом с нею друзей – Томаса О’Кифа, Джерома Белдена и Линетт Уолл (с которой я познакомилась в день своего приезда в Сан-Франциско), – лишь у «Клифф-Хауса», курортного комплекса в баварском стиле, с красной крышей, башенками и множеством шпилей, который угнездился на самом краю утеса, как роскошный пароход, врезавшийся в берег. Морские котики на скалах внизу лаяли как стая собак. Их было несколько десятков. И столько же людей кишело на обнесенной перилами дорожке, тянувшейся к пляжу; большинство из них прогуливались или принимали участие в пикнике прямо на песке. А некоторые, очевидно возомнив себя моржами, отваживались даже купаться.

Я приблизилась к кузине в тот момент, когда она слезала с велосипеда. Юбка Голди зацепилась за педаль, и она едва не потеряла равновесие. К счастью, стоявший рядом Томас успел ее поддержать. Своим внешним обликом Томас напоминал патриция – волосы песчаного оттенка, вытянутое лицо, очки, придававшие ему ученый вид, хотя выучился он только управлять яхтой и играть в поло. Голди оттолкнула его с игривой улыбкой:

– В следующий раз я надену панталоны, как у тебя и Джерри.

– Панталоны! Ха! Мы в следующий раз наденем шаровары. – Линетт, ставшая закадычной подругой Голди в пансионе благородных девиц, опустила свой велосипед на траву и аккуратно вытерла порозовевшие щеки носовым платком. Ее каштановые волосы под шотландским беретом сверкали на солнце как медь.

Джером, который в свои двадцать пять был самым старшим из нас, состроил гримасу и пригладил темную бородку:

– Шаровары? Господи! Только не это! Нельзя, чтобы меня увидели с женщиной в шароварах.

– А нам ничего нельзя надевать без вашего одобрения. И не важно, насколько это неудобно, – сухо процедила сквозь зубы Голди.

– Даже красота не в состоянии затмить то, что выглядит нелепо, – снял с педали юбку-брюки кузины Томас.

Одарив его благодарной улыбкой, Голди повернулась ко мне:

– Тебе потребовалась вечность, чтобы нас нагнать.

– По-моему, я справилась. Особенно учитывая, что я не садилась на велосипед с начальной школы.

– А я тебе говорила: то, чему ты научился, уже не забывается.

Джером потянул за высокий ворот своего вязаного жакета:

– Пойдемте уже внутрь. Я проголодался.

– Ты всегда голодный, – поддела его Голди.

– Это ты вызываешь у меня прожорливость, дорогая, – парировал Джером, взяв под руку Линетт.

Казалось, будто весь Сан-Франциско решил поехать в «Клифф-Хаус» или расположенный поблизости огромный комплекс «Купален Сатро» в грегорианском стиле. Еще в пути я заметила, что шоссе заполоняли лошади и кареты, велосипедисты, автомобили. И теперь они все столпились у входа. Мужчины в кепках и фуражках заигрывали на огромной террасе с женщинами в ярких беретах на головах, шарфиках на шеях и с разноцветными зонтиками в руках. И да! Пара женщин были в шароварах!

– Нам нужен столик у западных окон, – сказала Голди, когда мы вошли. – Я хочу, чтобы Мэй насладилась видом.

Холл был длинным, а его декор – изысканным, красивым и теплым, умиротворяющим. Насколько же неуютным был дом Салливанов, если атмосфера прибрежного ресторана показалась мне более домашней! Строй изящных колонн, подпиравших свод, делил на равные части пространство обеденного зала, со вкусом украшенного пальмами, папоротниками и подвесными светильниками. В нем было много посетителей, но нас сразу же посадили за накрытый белой скатертью стол у окна с видом на веранду и Тихий океан. Тихий гул голосов, позвякивание серебряных приборов о тарелки, аппетитные ароматы кушаний, табачный дым и этот вездесущий, ни с чем не сравнимый запах моря чудесно дополняли потрясающий вид.