Свекруха - Надежда Нелидова Страница 14

– Какая же это татарочка? Это Снегурочка!

А ты же знаешь, я унаследовала от мамы белокурые волосы, нежную белую кожу, глаза синие, как васильки. Да ещё я засмущалась, заалелась, спряталась за любимого и чистым лобиком уткнулась ему в плечо – совсем как Тося из старого советского фильма «Москва слезам не верит» (люблю старые советские фильмы).

Потом, когда его мама состарилась и слегла, мы её забрали к себе. Я её в ванну на себе таскала, пролежни обрабатывала, ноги мазями натирала. И умерла она у меня на руках… Но это я сильно вперёд забежала.

Мечтала я всегда о дочках – а родились два сына. Старший Игорь – упрямый, своевольный, по духу борец и бродяга. Внешность как у киногероя: могучая грива зачёсана назад, взгляд пристальный, подбородок крутой, раздвоенный.

Ох, сколько седых волос я с ним заимела, сколько ночных слёз пролила! Муж сердечником из-за него рано стал. А младший, Матюша, Матвей – любил приласкаться, тихоня. Домашний, мяконький, как пластилин – лепи что хочешь. У младшего за всю жизнь – одна-единственная девушка. У старшего – сто двадцать одна. Висли на Игоре девки, табунами ходили.

Итак, Матвей учился с Катей на одном факультете, влюбился с первого курса и на всю жизнь. Жили год как муж и жена, планировали сыграть после института свадьбу. И тут Катя резко бросает Матвея и уходит к местному бизнесмену, намного её старше – явно позарилась на деньги, на богатую разнообразную жизнь.

Я думала, Матвей умом тронется или руки на себя наложит – почернел от страданий. Глаз с него не спускала, подключила кумушек. Со сколькими девушками пытались познакомить – видеть никого не хочет. А я-то вижу: эта негодница, эта маленькая гадина Катя для него по-прежнему единственный свет в окошке.

Но потихоньку рана стала затягиваться. Матюша закончил институт, стал работать. И однажды вечером появляется на пороге с чемоданом в одной руке, другой прижимая к себе… Катю, эту изменницу, эту гадину! Видно, быстро надоела богатая жизнь со стариком-бизнесменом. Пока я, остолбенелая, стояла в прихожей, Катя с опущенными глазками, пискнув «здрасьте», шмыгнула в Матвееву комнату.

Сын загородил собой вход в комнату и сказал: «Мама, я люблю Катю. Всё». Ай да тихоня Матюша! Ну, вот. Сын ходит на работу. Катя сидит, забившись, как мышка, в его комнате и носа не показывает – а хотелось, ой как хотелось посмотреть в её глазки да сказать пару ласковых слов. Ванну и туалет посещает, видимо, когда меня нет дома. Даже встретить в коридоре, чтобы выгнать её, не могу – это на первое время они с Матвеем выработали такую тактику, чтобы избежать разборок.

Да и не выгнала бы я её. Потому что сын ожил, у него засветились глаза, он не ходит – летает. Потому что я вижу: он счастлив с этой Катей! И они ждут ребёнка, нужно делать всё по-людски и справлять свадьбу.

Вон, Катерина на свадебной фотографии: и не видно, что на пятом месяце. Сама ей белое пышное болеро выбирала, чтобы животик не был заметен. И стали мы жить-поживать и, порой со скрипом, притираться друг к другу. Двум хозяйкам на кухне, как двум медведям в берлоге – тесновато.

Как-то, помню, они втроём собирались с ребёнком на прогулку. И, как искорка, между мной и Катей в прихожей вспыхнула коротенькая перепалка. Я жёстко сказала – она в том же духе ответила.

Матвей, уже одетый, изменился в лице. Скинул куртку: «Да чёрт возьми, до каких пор!» Взял Катю за плечи, силком увёл в комнату. Оттуда слышу: «Ты совсем съехала с катушек, с моей матерью так разговаривать?!» Вот тебе и мягкий, послушный пластилиновый Матюша! Так он это сказал, что резвая на язычок Катя смолчала.

Это я к тому, что многие, когда он Катю за такое простил, за спиной шептались: «Пропал парень, без ворожбы тут не обошлось! Добрый, бесхарактерный. Загонит его эта девица под каблук – не пикнет».

А тем временем мы с Катиными родителями объединились и купили молодым квартиру. Денег хватило впритык, на старенькую, облезлую двушечку.

Смотрю на Катерину и не узнаю. Она балованная: единственная дочка у родителей. А тут закатала рукава, отскребла стены, пол и потолки. Сама красила, сама клеила обои. Сама зорко следила за рабочими, как ставят новые окна, как кладут плитку – что твой прораб. Не квартира получилась – картинка!

И такая хлебосольная хозяюшка оказалась, такая разумница – откуда взялось! А рукодельница! А огородница! За рецептами вся родня – к ней, за дельным советом – к ней. В трудной жизненной ситуации – снова к ней.

Теперь мы с ней подружки – не разлей вода. Ходим друг к другу в гости, гуляем с детьми (у неё уже двое) – не можем наговориться. Новая книга, новый фильм, что в стране и за рубежом делается – всё обговорим… Приду домой – скорее за телефон: забыла что-то важное с Катериной обсудить.

Теперь о старшем, Игоре. Ему уже тридцатник. Огонь, воду и медные трубы прошёл, не счесть девчонок у него было – а всё не женится. Вроде познакомился с одной, хорошая девушка. Уехал в Петербург на курсы на два месяца. Вернулся – сарафанное радио докладывает: твоя девушка тебе изменила. Тут же, в ту же минуту, в ту же секунду безжалостно вычеркнул, удалил, стёр её – из контактов, из телефона, из памяти, из жизни. С глаз долой, из сердца вон.

Женили его почти по сватовству: со «случайными», нечаянными якобы встречами, с приглашениями на чай, со смотринами, с осторожным (как бы не спугнуть!), постепенным подталкиванием парочки друг к дружке.

Олечка – невеста, надо бы лучше, да некуда! Золотая медалистка, институт закончила с красным дипломом. Умница, красавица, из хорошей семьи. Сидит, потупив глазки, вспыхивает и краснеет. Никогда никаких парней у неё до Игоря не было – на глупости времени не оставалось, всё за книжками да за компьютером. В двадцать пять лет девственница – нынче такую в музее под стеклом можно выставлять.

Поженились, стали жить в бабушкиной квартире. А Игорь ходит скучный. Оказывается, Олечку не устраивает работа Игоря: мало получает. А вокруг люди покупают навороченные машины, ходят в шиншилловых шубах, обставляют квартиры мебелью из натурального дерева, ездят в тихоокеанские круизы.

Ну, у нас связи есть, устроили Игоря на высокооплачиваемую работу. Но Олечка всё куксится, дичится. Я считаю: дом – это где в праздники за большой стол садится большая семья. Олечка так не думает, приходит неохотно, садится наособицу, крутит носиком, разговоры не поддерживает.

К себе тоже никогда не приглашает, хотя я ей говорю: ты не готовь ничего. Поставь на стол чай, хлеб – нам больше не надо. У тебя маленький ребёнок, понимаю. Но у Олечки то голова болит, то у малыша зубки режутся, то в городе грипп – вдруг заразу принесём, то просто «нет» на ровном месте – и всё. Сноровистого, неуправляемого Игоря не узнать: смотрит жене в рот, каждое её слово – закон.

Вот ты думаешь, почему я сейчас расстроенная? У сына был день рождения. Я накрыла богатый стол, испекла пирог со свечами, назвала гостей. В последний момент звонит смущённый Игорь: «Мам, не можем придти, у малыша, кажется, температура».