Дневник для друзей - А. Нуне Страница 14

поняла, что делать мне на этой работе выпало именно то, что я делала бы с удовольствием.

присмотрелась к другим работам – я бы не смогла, как сестры, выполнять «черную» работу по уходу. и канцелярией, как начальница, тоже не могла бы заниматься. кстати, начальница сама квалифицированная специалистка по уходу за тяжелобольными: когда на дежурстве отсутствуют сестры по разным причинам, она на равных подключается к черной работе.

а мне досталось с ними разговаривать, выгуливать и кормить. мне нравится кормить людей, особенно когда не надо все время самой что-то готовить и когда есть практически неограниченные средства для покупок каких-то изысков.

должна заметить, что с первой же покупки икры начальница настояла, что хоспис мне вернет деньги.

жаль, что в русский магазин, где выбор икры, далековат, нет сил часто туда ездить. хотя икра радует некоторых.

особенно радовала фрау Шахерезаду, но также и фрау доктор и мужчину с раком мозга. он каждый раз спрашивает, когда еще она будет. выведал у меня адрес магазина и послал туда жену. но и его икра личная уже кончилась.

поначалу икра не понравилась даме со славянской фамилией, которая теперь дружит с фрау одуванчик. но боюсь, я позволила ей в первый раз прочитать недовольство на моем лице тем фактом, что она слегка поела и оставила все на тарелке, и пришлось выбрасывать, в то время как другие просили дополнительную порцию, но у меня уже не было. так получилось оттого, что там я весьма расслаблена, знаю, что мне не надо скрывать никаких чувств и мыслей, поскольку никаких плохих по их поводу не имею, и поэтому не контролирую выражение лица.

но они как дети, только в еще более хорошем смысле.

на работе в детском доме поняла, что с детьми мне сложновато. с удовольствием с ними общаюсь, но их высокие трели, особенно когда они плачут, очень жестко бьют по моим материнским инстинктам, хочется сразу куда-то бежать и что-то делать, и я вся делаюсь взвинченная.

а больные все делаются как дети, такие же открытые, но тихие. не носятся как угорелые и не визжат. только иногда чуть-чуть капризничают.

и вот дама со славянской фамилией, тоже сделавшаяся как ребенок, заметила мой тот взгляд, полагаю. а они такие же чуткие, как дети, все замечают. и ей, как ребенку, очень важно было мне понравиться, как ребенку важно понравиться воспитательнице. поэтому, когда я в следующий раз давала икру, я у нее спросила: «вам, наверное, дать бутерброд с салями?». но она настояла на икре. я видела, как она ест, давясь. но она доела, и затем, вслед за остальными за столом, попросила вторую порцию и ее тоже доела, давясь.

в третий раз у нее уже легче пошло, ела почти с удовольствием.

а вообще в еде у многих чисто немецкие пристрастия.

например, сырой фарш с луком.

или разные виды топленого жира, именуемого шмальцем (Schmalz), коих у немцев неисчислимое множество. бывает свиной, гусиный, со шкварками, с яблоками, с луком и еще миллион других сортов.

хотя сказывается влияние и прежнего славянского населения местности (любят также селедку со свеклой и соленые огурцы).

мне нравится запоминать пристрастия каждого и давать за ужином, за которым я полноправная хозяйка, каждому что-то специально лакомое для него.

вообще мне на этой работе еще нравится, что нет контроля, на меня повесили полную ответственность, и я сама отвечаю за себя и свои действия, особенно во вторую смену, когда я единственная полноправная хозяйка на кухне.

есть еще третья смена, по ночам, и сестры рассказывают, что иногда им и в два ночи приходится варить супы из пакетика или делать яичницу, когда у пациентов возникают специальные желания и «маленький голод» (der kleine Hunger – немецкое выражение, означающее небольшое чувство голода между основными приемами пищи, удовлетворяемое перекусами).

я уже почти договорилась, что с сентября буду только во вторую смену.

отдельный случай – наши сластены. это фрау божий одуванчик и фрау со славянской фамилией. для них специально закупаются конфеты вроде «рафаэлло» и всякие сникерсы в виде небольших конфеток в красивых бумажках, они после ужина выбирают из вазочки несколько сортов и забирают к себе в комнату.

позавчера после ужина я им выложила конфеты разных сортов, в этот день для них закупленных. видела, как выбирали себе обе. а потом, когда повела их к лифту, чтобы поднять наверх, увидела, что у фрау со славянской фамилией на тележке лежат ее конфеты, а у нашей скромницы фрау-одуванчик их нет. «что же вы забыли свои конфеты?» – спросила я укоризненно и, велев подождать меня, побежала на кухню за конфетами для нее. принесла, положила на ее тележку, еще раз укорила, а фрау-одуванчик потупила глазки, как пай-девочка, которую упрекают за слишком примерное поведение.

потом, когда дошли до этажа, я повела ее в ее комнату и хотела, как всегда, помочь ей улечься. она всегда немного сопротивляется, как ребенок: «я умею сама!» – чтобы не обременять, потому что не умеет уже сама, но на этот раз она практически отчаянно сопротивлялась. тем не менее я помогла снять тапочки, и когда помогала улечься, случайно задела рукой туго набитый кармашек кофточки, в котором зашелестели обертки плотно уложенных в ряд конфет. но на этот раз мне удалось, кажется, сделать каменное лицо и «ничего не заметить».

вчера она не захотела спускаться к ужину. попросила принести ей наверх. потом, посмотрев на меня с детской пытливостью, сообщила: «я плохо себя чувствую. наверное, утром умру» – и посмотрела блестящими от лукавства глазами. я нахмурилась: «не говорите так!». она еще более лукаво: «а почему? разве это плохо?» – «да, мне будет от этого очень и очень грустно!».

она улыбнулась с детской удовлетворенностью.

потом я спросила у сестер. сказали, что пока не видят никаких признаков.

обычно сестры предупреждают меня: «не приноси NN ничего на ужин. она, кажется, готовится в путь. собирается».