Героиня второго плана - Анна Берсенева Страница 13

– Немировский, что ли? – ахнула она. – Леонид Семеныч?

– Да, – удивленно сказала Серафима. – А ты откуда его знаешь?

– Да как же не знать, когда мне из-за него комнату полинандревнину не дали?! – воскликнула Тайка. – Как она померла и комната ее освободилась, я сейчас в домоуправление – за что ж, мол, Шурке Сипягиной, какая она инвалидка, да на ней пахать можно, вы мне комнату передайте, или я не человек, всю жизнь в кладовке так и промучаюсь, а у Шурки и своя комната хорошая, а если что, так вы ей Вячеслав Александрыча комнату выделяйте, ей и того много, а я…

– Та-я! – воскликнула Серафима. – Остановись, прошу тебя! При чем Леонид Семенович к твоей комнате?

– Да не к моей! – всплеснула руками Тайка. – Его это комната, говорю же! Побежала, говорю, в домоуправление, а мне там: никому эту комнату не выделим, потому как в ней гражданин Немировский прописан, Леонид Семенович, покойная Самарина его при жизни прописала, а уж как оно ей удалось, за какие заслуги, того нам знать не положено.

С Полиной было связано так много загадок, что все относящееся к ней вообще-то не должно было вызывать удивления. Но сообщенная Тайкой новость изумила Серафиму.

– Ты точно это выяснила? – несмотря на свое изумление, все-таки спросила она.

– И ты бы точно выяснила, ежели б без комнаты оставалась! – хмыкнула Тайка. И с презрением добавила: – Хоть ты, может, и не заметила бы. Есть комната, нету ее – что тебе? Блаженная.

Она никогда не проявляла к Серафиме уважения, постепенно становилась все нахальнее, а эти ее слова были уже самым настоящим хамством. Серафима была не из тех, кто мог бы ее окоротить, это Тайка понимала.

Однако выяснять отношения с нахальной девчонкой не хотелось, и в особенности теперь – следовало поскорее сообщить Леониду Семеновичу ошеломляющее известие.

Выслушав его, Немировский, впрочем, ошеломления не выказал.

– Зачем она это сделала? – только и сказал он.

– Возможно, она предполагала… – проговорила Серафима.

И замолчала. Слишком тяжело было сознавать, что женщина молодая, красивая жила с сознанием своей скорой и неизбежной смерти, и такое сознание не только не лишило ее сил, но наоборот – заставило действовать с продуманной рациональностью.

«Как же он будет жить после нее? – подумала Серафима. – Кто с ней сравнится, кто может ее заменить?»

От такой мысли ей сделалось неловко, и она поспешила сказать:

– Леонид Семенович, я думаю, вам стоит самому сходить в домоуправление. Таисья могла что-нибудь перепутать. Хотя…

– Сейчас пойду, – кивнул он. – Хотя ничего она не перепутала, конечно.

Он поднялся со стула. Его лицо оказалось прямо перед Серафиминым. Речной, ледяной цвет его глаз снова поразил ее, но еще более поразил жар, в который ее бросило от его взгляда.

Ее охватила растерянность, даже паника. Она не знала, что сказать или сделать. Ей хотелось, чтобы Немировский шагнул в сторону и избавил ее от этой паники, но если бы он сделал этот шаг, она бы, возможно, разрыдалась.

Раздался стук, дверь тут же открылась, и на пороге появилась Тайка. Полина, смеясь, говорила, что сумела внушить ей правила цивилизованного поведения лишь отчасти: стучаться в дверь научила, а дожидаться, пока позволят войти, уже нет. И объясняла, что привить Тайке какие-либо человеческие представления в полной мере не удастся никому и никогда – вечно будет одна видимость и вежливости, и ума, и доброты, а доброты, впрочем, даже и видимости не будет.

– Ключ держите, – сказала она. И хмуро добавила, исподлобья глядя на Немировского своими рысьими глазами: – От комнаты вашей.

– Спасибо, – сказал Леонид Семенович.

Наверное, Тайка думала, что он станет выспрашивать у нее какие-нибудь подробности, а когда поняла, что расспросов не последует, в ее взгляде появилось что-то похожее на интерес к нему.

– Ремонт придется делать, – сказала она. – Все обои в крови, и в паркет въелась, попробуй отдрай.

Серафима вздрогнула от ее будничного тона. Немировский взял у Тайки ключ и пошел к двери.

– Я покажу, которая комната, – с готовностью сказала Тайка и поспешила за ним.

Серафима не могла представить, что когда-нибудь сможет войти в Полинину комнату снова. Но раз уж она пришла вслед за Немировским и Таей, а дверь открыта, то неловко ведь топтаться у порога.

Комната стала неузнаваема. Серафима не знала, что из нее вывезли всю мебель, да и не только мебель, а вообще все, что Полина успела купить в Москве или, может быть, привезла с собой из-за границы: китайские напольные вазы, французские эстампы в тонких серебристых рамах, фигурки мейсенского фарфора, даже особенный итальянский кофейник, в котором она варила кофе на спиртовке. Кто увез все это отсюда, когда? Впрочем, никакой тайны из этого, наверное, и не делали: вывезли однажды днем, не скрываясь, а Серафима просто была в это время на работе. Может быть, старшая по квартире, Шура Сипягина, даже рассказывала потом об этом, но Серафима настолько приучила себя не слышать Шуриных кухонных речей, что могла и пропустить ее рассказ.

Немировский курил, стоя у полукруглого окна. Папа когда-то вот так же стоял на этом самом месте и курил так же, думая о своем; Серафима запомнила. Только мама ругала папу, что курит в комнате, а ей, конечно, и в голову не пришло бы ругать за это Леонида Семеновича.

«Что за глупость! – подумала она. – Ну какая связь?»

– Если ремонт делать не хотите, так я могу и отмыть, – заискивающим тоном сказала Тайка. Она стояла в углу и смотрела Немировскому в спину. – Насчет денег договоримся, по-божески возьму.

Он не ответил и не обернулся.

– Тая, уйди, пожалуйста, – попросила Серафима.

– Я-то уйду, – хмыкнула Тайка. – А полы тут драить ты, что ли, будешь?

Если бы в комнате была одна Серафима, то, выходя, Тайка, наверное, хлопнула бы дверью. Но при Немировском не стала. С кем и что можно себе позволить, она разбиралась мгновенно.

«Может, и мне надо уйти? – растерянно подумала Серафима. – Я мешаю ему?»

– В Вятке она все равно не осталась бы, – сказал Немировский, не оборачиваясь. – Я ее там не удержал бы.

– Почему?

Серафима обрадовалась, что он сам заговорил о Полине.

– Потому что она меня не любила.

– Но как же…

– Так. Не любила. Для меня это было очевидно, да она и не особенно скрывала. Ее и в Вятку случайно занесло, и ко мне случайно прибило. Она от них попыталась уехать. В момент отчаяния, поэтому довольно бестолково, что вообще-то ей свойственно не было. Вскочила в вагон на Ярославском вокзале и поехала по Транссибу, буквально в белый свет. По дороге у нее случился аппендицит, ее сняли с поезда, доставили к нам в больницу. А потом наша медсестра поселила ее у своей знакомой. В келье, в Трифоновом монастыре, там коммуналка теперь. И я оказался ее соседом. Случайным, но для того чтобы за меня зацепиться, случайности было достаточно. И ей, и мне – мы на это смотрели одинаково.