Короткая глава в моей невероятной жизни - Дана Рейнхардт Страница 12

Мне, наверно, нет нужды рассказывать вам, что я чувствую себя хуже некуда, проснувшись на следующее утро. Впервые в жизни я понимаю, что значит «голова раскалывается». Я всегда представляла какой-то мультяшный образ с чьей-то головой и этакими электрическими молниями, стреляющими внутри нее, раскалывающими ее на тысячу разных кусочков. На картинке герой держится руками за свою голову, пытаясь удержать все кусочки вместе, а в облачке текста написано что-то вроде «ИИИОООААА». Именно так я и чувствую себя сегодня утром. И во рту очень сухо. И от меня плохо пахнет.

Я принимаю тайленол и запрыгиваю в душ, а Клео спускается вниз, чтобы сварить мне кофе. Я тороплюсь. Мне нужно быть у здания администрации через тридцать минут. Горячая вода бьет мне в спину, я смотрю на свои стопы, которые всегда считала особенно уродливыми, и делаю все возможное, чтобы смыть прошлый вечер. Знаю, в машине с Клео нам было смешно, но сегодня чувствую себя довольно неловко. Я делаю воду немного горячее, она почти прожигает мне кожу. Сколько времени уйдет у моего вчерашнего эпизода на распространение по сарафанному радио Двенадцати Дубов? Бывает ли скорость выше, чем скорость света?

Добравшись до демонстрации, я быстро нахожу других членов ССА, потому что все они одеты в зеленые футболки, согласно нашему плану. Плану, о котором я напрочь забыла. Думаю, что в вишнево-красной футболке на митинг меня отправила некая бессознательная форма протеста. Я была абсолютно против идеи одеться всем в один цвет, но на собрании промолчала, потому что все еще чувствую себя новичком и не хочу вносить волнения. Мы Студенческий союз атеистов, которых сблизило наше общее отсутствие веры. А если все мы одеты в один и тот же цвет, это как-то противоречит нашей миссии. Но сегодня утром никто не обращает внимания на цвет моей футболки. И из – за этого все они нравятся мне еще чуточку больше.

Здесь и Юные Демократы, и люди из группы, называемой Объединением жителей Массачусетса по защите разделения церкви и государства, а это абсурдно длинное название для любой группы, а также несколько человек из синагоги, называемой Храмом Исайи. Все это я узнаю по именным беджикам, которые здесь есть у всех, кроме меня. Я нахожу столик регистрации, регистрируюсь, беру беджик и пишу на нем: «СИМОНА, ССА ДВЕ – НАДЦАТИ ДУБОВ». Здесь также есть свежий сидр и пончики, но мой желудок пока не подает сигнал о желании вернуться в строй.

Я нахожу Минха, и он обнимает меня. На нем зеленая футболка с логотипом компании по производству скейтбордов и мешковатые шорты скейтбордиста. Для него это своего рода униформа. Может быть, Минх и атеист, но он почти по-религиозному предан скейтбордингу.

– Где ты вчера была? Как так случилось, что ты не пошла на вечеринку Рич?

Я просто закатываю глаза и трясу головой, что, я уверена, на языке мимики и жестов означает: «Тебе не захочется даже слышать об этом», – и Минх оставляет меня в покое. Он рассказывает мне, каким классным был костер, но, конечно, не осознает, что словно сыплет мне соль на рану.

Протестная демонстрация проходит на южной стороне лужайки перед зданием администрации. Мы стоим в тени огромных красных и желтых дубов, еще не сбросивших листья. А основная демонстрация проходит напротив нас, на северной стороне лужайки под палящим солнцем. Волей-неволей задумаешься: а на чьей тут вообще стороне Бог?

Две группы разделяет трибуна – просто две пустые картонные коробки, поставленные одна на другую. К ней подходит довольно крупный мужчина. Он абсолютно лысый и с большими густыми усами. (Правильно ли сказать, что человек абсолютно лысый, если у него на лице есть растительность?) Люди, являющиеся, очевидно, прихожанами его церкви, окружают его со всех сторон. Некоторые из них держат транспаранты, на которых написано: «Вы не сможете откреститься от креста». Он начинает говорить. Хотя нет, он не говорит – он молится.

– Отче наш, Иже еси на небесех…

Дальше вы знаете. А может, и не знаете. Я крайне удивлена тем фактом, что, оказывается, действительно знаю продолжение. Это я-то. И я не знаю, как так получилось, учитывая, в каком доме я росла, и все же я осознаю, что у меня в голове сами собой всплывают все те слова, что он произносит.

– Хлеб наш насущный даждь нам днесь…

Как такое возможно? Кстати, я довольно усердно работала над своим словарным запасом, как вы знаете, и, думаю, с уверенностью могу утверждать, что art ^[22]– это не глагол. И я понятия не имею, что значит hallowed ^[23].

Полагаю, возле стола регистрации желающих угоститься не нашлось, потому что ко мне подходит женщина с подносом, предлагая яблочный сидр и пончики, словно это какая-то коктейльная вечеринка. Брр! Даже от самой мысли о слове «коктейль» меня начинает тошнить.

– Не хочешь немного освежиться, милая?

Ее седые волосы собраны сзади с помощью темно-синей резинки. На беджике, прикрепленном к ее джинсовой куртке, написано: «Хелен, церковь Всех Святых».

Я стараюсь быть настолько вежливой, насколько это возможно, учитывая мою головную боль.

– Знаете, – говорю я, – думаю, вы должны быть там. – И жестом указываю на толпу, плавящуюся под солнцем.

Она кажется озадаченной. Затем смотрит на мой беджик, потом быстро на свой собственный, и к ней приходит понимание.

– О, нет, дорогая, – говорит она мягко. – Я там, где должна быть. Я считаю, что нужно убрать крест с нашей городской печати. Не думаю, что религии есть место в публичной сфере.

Ого! Вперед, Хелен! Я решаю взять пончик.

Утро проходит за речами и молитвами, произносимыми за картонной трибуной. Хайди говорит от лица ССА, и у нее отлично получается. Раввин из храма Исайи тоже хорош, и он лысый, с коротко подстриженной бородкой, так что я понимаю, что он идеальная кандидатура, чтобы задать мой вопрос о лысине, но позднее я дрейфлю, когда он проходит мимо и улыбается. Когда отупляюще занудный парень из городского исторического сообщества обращается к толпе, я замечаю своего заклятого врага из Органического Оазиса. Это будет прекрасно.

Я как бы невзначай подхожу к ней: