Героиня второго плана - Анна Берсенева Страница 12

– Я не знала, кто она, откуда появилась в нашей квартире, – сказала Серафима. – И не считала себя вправе этим интересоваться. Тем более что мы почти не виделись, она из своей комнаты редко выходила. Но что она иностранка или долго жила за границей, этого нельзя было не заметить. И по одежде, и по манере держаться, и вообще… Она ничего не знала из того, что здесь у нас прежде происходило, а что теперь происходит, не интересовалась. Когда я ей сказала, что идет борьба с космополитами, она очень удивилась. А когда я пояснила, что на самом деле это просто омерзительный антисемитизм, то она встревожилась. Из-за вас, – пояснила Серафима.

– Почему вы решили, что из-за меня?

Немировский посмотрел удивленно. Точнее, в его взгляде на мгновение мелькнуло что-то живое, и Серафима решила, что это, вероятнее всего, именно удивление.

– Полина сама мне сказала, – ответила она. – Что вы должны приехать к ней из Вятки, что она сама вас сюда позвала, потому что считала, что вы незаурядный врач и вам незачем хоронить себя в глуши…

О том, что Полина сообщила ей о своих близких отношениях с незаурядным вятским врачом, Серафима рассказывать не стала. Зачем? Может, ему будет неприятно, что посторонний человек осведомлен об интимных подробностях его жизни.

Но, кажется, он менее всего думал сейчас об этом.

– Вы уверены, что ее действительно… Вы видели ее мертвой? – спросил он.

– Да.

Серафима судорожно сглотнула. Невыносимо было вызывать в памяти картину всего лишь месячной давности: нож на полу, кровь, все залито кровью, и не верится, что загадочная, как на картине да Винчи, улыбка светилась прежде на Полинином лице, которое теперь так страшно исказила смерть… Не изгладилась она еще в сознании, та картина, – все вспомнилось мгновенно, и ужас той минуты, когда Серафима вбежала в комнату Полины и увидела ее мертвой, вспомнился тоже.

– Извините, – сказал Немировский. – Сядьте.

Серафима и не заметила, что вскочила с лавочки. И вид у нее, наверное, стал такой, что он забеспокоился.

– Да-да, – виноватым тоном сказала она, садясь. – Это вы меня извините, просто… Ее убили… очень жестоко.

– Они по-другому не умеют.

Серафима не знала, что ответить. Те двое, что убили Полину Самарину, стояли у нее в памяти так же ясно, как мертвое лицо убитой. Один из них еще мог сойти за бандита выражением тупой жестокости, но второй, безусловно, относился к тем, кого Немировский назвал «они».

Ничего не зная о своей недолгой соседке, Серафима понимала, что та принадлежит к категории людей, занятых опасным и двусмысленным делом. Приязнь, которую она испытывала к Полине, была совершенно безотчетной, ничем не подкрепленной – это был просто восторг перед явлением загадочной ее красоты. И смерть ее тоже явилась в чистом виде, вне зависимости от всего, что могло быть связано с Полиной, и такое неприкрытое, голое, жестокое явление смерти ужасало особенно.

– Она работала на них за границей, а потом они ее убили, – сказал Немировский. – Я понимал, что этим кончится, но остановить ее не сумел. Да она и сама все понимала, – добавил он, помолчав. – Видимо, нельзя уже было остановиться.

«Вы совсем не обязаны мне что-либо объяснять», – хотела сказать Серафима.

Но тут же подумала, что такие слова могут его обидеть, и промолчала.

– Что ж, спасибо, – сказал Немировский. – Я пойду.

– Куда? – спросила Серафима.

– В минздрав. Надо получить назначение на работу.

– То есть вы не уедете обратно?

Тут же она подумала, что вопрос прозвучал как-то радостно. Радость была сейчас совершенно неуместна, и Серафима смутилась.

– Не знаю, – пожал плечами Немировский. – Как решат.

«Мне все равно», – этих слов он не произнес, но в его глазах они видны были ясно. Как листья, вмерзшие в лед.

– Но не с чемоданом же вам идти в минздрав, – сказала Серафима.

– Почему? Можно и с чемоданом.

Чемодан был и небольшой, и неказистый – потертый, с тусклыми металлическими уголками. Вероятно, в нем помещалось все имущество Немировского. Серафима не понимала, почему ей так кажется – пальто у Леонида Семеновича было не роскошное, но аккуратное, даже элегантное, и, хотя он не производил впечатления богатого человека, нищим точно не выглядел.

Усталостью и неприкаянностью от него веяло, вот в чем дело.

– Все-таки, – сказала она, – мне кажется, будет лучше, если вы оставите чемодан пока у меня. И хотя бы выпьете чаю.

Она хотела сказать «пообедаете», но вспомнила, что обеда у нее нет, да и чаю, вероятно, не осталось, но чаю-то можно попросить на одну заварку у кого-нибудь из соседей и подать к нему галетное печенье, оно есть точно, сегодня она ела его на завтрак.

– Это меня нисколько не обременит, – поспешила добавить Серафима.

Она боялась, что Леонид Семенович откажется. Смерть Полины соединила их горестным и странным образом, поэтому ей трудно было представить, что они расстанутся сейчас и не увидятся больше никогда.

– Спасибо, – сказал Немировский. – Зайду.