Амариллис день и ночь - Рассел Хобан Страница 12

Единственный свободный столик нашелся по соседству с гладко выбритым стариком. Первым делом я приметил его нос, сломанный явно не однажды. На старике были брюки в тонкую полоску на подтяжках, белая рубашка без воротника с короткими рукавами и начищенные до блеска черные ботинки. Подтяжки были красные, на пуговицах. На обоих предплечьях красовались татуировки – за мамочку и за «Юнион Джек». [50]Старик потягивал пиво, а у ног его храпела дряхлая бультерьерша. Под носом у нее стояла пустая фарфоровая плошка.

– Знакомьтесь, это Квини, – представил ее старик. – Здесь родилась, здесь и выросла. Вкалывала всю жизнь за троих.

– Чем занималась? – спросил я.

– Смотрела. Ждала.

– Чего?

– Пока дела пойдут на лад.

– Да, работенка та еще.

Квини тихонько рыкнула во сне.

– Совсем измучилась, бедная, – вздохнул старик. – Чертовы яппи!

И уткнулся в кружку.

– Горького? – предложил я.

– А то. В самый раз по жизни нашей тяжкой.

– Какого именно?

– «Джона Смита», и для Квини.

– А ты что будешь? – спросил я Амариллис.

– То же, что и ты.

Я заказал старику пинту горького и большой виски и пинту для Квини, а нам с Амариллис – по пинте и по большому виски.

– Спасибо, – кивнул старик. – По какому случаю?

– Дама пьет со мной в первый раз.

– Мои поздравления! – Старик отсалютовал нам кружкой. – Дай бог не в последний. Если Господь хотел, чтобы люди ходили трезвые, так зачем тогда сотворил солод и хмель? – Он перелил пинту Квини в плошку, псина встрепенулась на знакомый звук, вздохнула и заработала языком. – А вы, кажись, не из яппи, – дружелюбно добавил ее хозяин.

– Не настолько я молод, да и карьеры вроде не делаю.

– За это и выпьем, – заключил старик и опять поднял кружку. Квини прекратила лакать и рыкнула.

Амариллис сидела в задумчивости.

– За встречу во сне! – сказал я.

Она улыбнулась, заглотнула разом половину виски, уткнулась в стакан и расплакалась.

– В чем дело? – спросил я. – Что стряслось?

Амариллис утерла глаза, высморкалась, допила виски, приложилась к пиву и потянулась за моей рукой.

– Вечно я все порчу, – заявила она.

– Что – все?

Она широко взмахнула свободной рукой, словно попытавшись обхватить ползала.

– Все, чего ни коснусь.

– А поподробнее?

– Не сразу. Думаешь, почему я тебе ничего не сказала – ни своей фамилии, ни телефона, ни адреса? Думаешь, почему я тебе почти ничего о себе не рассказываю? Я просто боюсь того, во что мы можем ввязаться. Я уже пыталась найти людей, которые смогли бы жить со мной в обеих жизнях, но ничего не вышло. Может, с тобой и получится, но я ужасно боюсь, что опять все испорчу, если стану торопить события, а ездить на том автобусе без тебя я не хочу. Знаешь, от чего жуть берет? Я вот думаю, а вдруг жизнь во сне – настоящая, а эта, которая здесь, – только чтоб убить время от сна до сна. Ты со мной?

– Амариллис, я люблю тебя! – Нет, я не собирался этого говорить, да вот вырвалось. Я ведь и правда был в нее влюблен, еще с той первой встречи на «Бальзамической».

– Ох, Питер! – Она схватила мою руку и поцеловала. – Не надо, не влюбляйся в меня пока… а может, и вообще не надо. Если это случится слишком быстро, то и окончится слишком скоро. И будет очень больно. Пойми, ты ходишь по краю пропасти и непременно сорвешься, как только…

– Что?

– Как только увидишь, какая я на самом деле.

– А какая ты на самом деле?

– Совершенно ненадежная. Может быть, как и ты. Некоторые люди просто не могут не влюбляться, и ты, по-моему, из таких. И я тоже, но потом влюбленность пройдет, и, если я разлюблю раньше, для тебя это будет тяжело.

– Я тебя не разлюблю, Амариллис.

– Будешь любить во веки веков?

Я вспомнил Ленор и не нашелся, что ответить.

Амариллис взглянула мне в лицо:

– Ты уже обещал любить кого-то во веки веков?

– Да, но то было другое.

– Другое – в каком смысле?

– Во всех, Амариллис. Слишком долго объяснять. Пожалуйста, не надо меня допрашивать… Ты же можешь сама понять, что я чувствую! Можешь почувствовать!

– По-моему, ты чувствуешь то же, что и я. Я люблю влюбляться, но не знаю, что такое любовь. Она вроде фейерверка – вспыхнет и озарит все небо, а не успеешь глазом моргнуть, как уже снова темно, и ничего не осталось, только запах пороха. А что потом – не знаю, ни разу не дождалась. А ты?

– То, что со мной было раньше, – это совсем не то, что сейчас.

– А что сейчас?

– Сейчас я люблю тебя. Ты не похожа ни на кого из тех, кого я знал раньше. Ты совсем другая, и я от этого сам стал другим. Хочешь – верь, хочешь – не верь, но я все равно ничего не могу с собой поделать. Так что и пытаться не стоит: будем идти дальше, пока идется. А шагну за край – туда, значит, мне и дорога.

– А кто-нибудь уже шагнул вот так за край из-за тебя?

– По-моему, ты сама предложила раскрываться понемногу, как водяные лилии.

– Все равно ты уже ответил. Люди сплошь и рядом такое друг с другом вытворяют. «Если ты меня поцелуешь, я превращусь в прекрасного принца», – сказал лягушонок. «Спасибо, – сказала принцесса, – но пусть лучше у меня будет говорящий лягушонок».

– Ну вот, а ты мне и подпрыгнуть толком не даешь.

– И как же мы скоротаем время до сеанса грез?

– Погоди, – спохватился я. – Надо дозаправиться.

Я поднялся и двинулся было за добавкой, но старик сосед уже тащил к нашему столику поднос с двумя пинтами и двумя большими виски.

– За вас и за юную даму! – объявил он, усевшись на свое место и приподняв стакан.

– И за вас с Квини! – подхватил я, и мы с Амариллис тоже подняли стаканы. Я заметил, что себе он добавки не взял, и забеспокоился: уж не вынудил ли я его сроим угощением на благородный жест не по средствам?

– Я настроилась на тебя не подумав, – гнула свое Амариллис. – Мне просто необходимо было установить связь хоть с кем-нибудь. А насчет тебя у меня возникло хорошее предчувствие, вот я тебя и выбрала. И вот пожалуйста – ты по горло увяз в моих чудесах.

– В одиночку в таком деле особо не начудишь, Амариллис, нужны двое. Лично я ни о чем не жалею. А ты жалеешь, что связалась со мной?

– Если честно – нет.