В туманном зеркале - Франсуаза Саган Страница 12

У Франсуа не было никаких новостей ни от Бертомьё, ни от Муны Фогель, которые тем временем поставили в своем театре пьесу английского драматурга, обеспечив успех своей постановке в основном подбором актеров. Пользовалась успехом и хроника Сибиллы, благодаря ее добросовестности и таланту. Она недаром тратила на нее столько времени; успех, которого она добилась, можно было считать серьезным. Что касается Франсуа, то его серия «Поэты XX века» продвигалась в издательстве с грехом пополам. Писал он статьи и для газеты, но из-за своей политической позиции она была на грани краха, и ее ничто уже не могло спасти. Статьи Франсуа по-прежнему выделялись обширностью его культурного багажа и незаурядной остротой, за что кое-кто называл их саркастическими до претенциозности, и Франсуа соглашался. «Если бы не Сибилла, мы бы и концов с концами не сводили», – повторял он друзьям на каждом шагу и довел кроткую Сибиллу до белого каления. За прожитые с Франсуа десять лет она привыкла к его сдержанности и тактичности, но теперь!.. Наконец, не выдержав его очередной жалобы, она позволила и себе сказать тем же самым друзьям: «Франсуа болтает невесть что! Только и знает что жаловаться…» Ответом ей было потрясенное молчание. Она так редко сердилась, что ее вспышка произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Домой из гостей они возвращались по бульвару Пор-Руаяль, рядом, но не вместе, в не свойственном им молчании, за которое Сибилла винила себя лишь наполовину.

– Объясни наконец, что происходит? – попросил Франсуа, беря ее под руку.

Сибилла попыталась вырвать руку, но он только крепче сжал ее, и больше она не сопротивлялась.

– Распсиховалась, – ответила она и ускорила шаг.

Ему пришлось довольно грубо дернуть ее за руку, чтобы остановить, иначе одна за другой две машины могли подтолкнуть ее, и на совершенно законном основании.

– Осторожнее! Шоферы не в курсе, что ты психуешь. А позволь узнать, из-за чего?

– Из-за того, что всех достали твои разговоры о деньгах и мужчинах-содержанцах! – сердито ответила Сибилла. – Куда важнее, что вот уже десять лет мы все делаем вместе, как любая другая пара.

– Конечно, – не менее сердито отозвался Франсуа, – но разве я не должен был отметить и поздравить себя с тем, что ты меня кормишь?

– А я у тебя живу!

– Может, не будем считаться? Не опускайся до мелочного убожества! Понять не могу, почему нельзя затронуть проблему денег и не впасть в постыдную мелочность. В цифрах ведь нет ничего дурного, они отчетливые, очевидные, разве что скучные. Постыдного в них нет ни капли, если только не считать их постыдными.

– Совершенно с тобой согласна, – подхватила Сибилла, – ты совершенно прав, говоря, что и счеты, и цифры скучны до ужаса…

Они улеглись спиной друг к другу, но Франсуа тут же вновь поднялся, собираясь дочитать книгу. Сибилла очень вежливо осведомилась, что именно он читает. Он так же вежливо сообщил ей название. Чуть позже он собрался даже поделиться с ней забавным резюме прочитанного, но Сибилла уже спала или делала вид, что спит. Не в правилах Франсуа было нарушать чужой сон или хотя бы его подобие. В общем, он признавал, что Сибилла вела себя безупречно, а он так себе. На этот раз она не кричала, что он возводит на себя напраслину, что хватит ему выдумывать, потому что благосостояние их держится на нем, и только на нем – на его силе, уме, основательности. А он как раз это и хотел бы от нее услышать, хотел, чтобы именно так она и думала. Впервые в жизни для Франсуа было важно, чтобы Сибилла верила в его практическую сметку, в его умение приспособиться к новым требованиям времени, в наличие в нем тех самых качеств, над которыми они всегда посмеивались, но которые, – он и сам хотел в это верить, – при необходимости всегда сможет проявить, хотя пока еще его серия «Великие поэты XX века» не самая прибыльная для издательства «Мессидор», а его слишком вольные статьи могли появляться только в таких же слишком уж вольных, а значит, и малоимущих газетах. И вот теперь выходило так, что когда он захотел изменить свою денежную ситуацию, то не понимал как. И ему особенно была нужна поддержка. Потому что если он и зарабатывал в своей жизни какие-то приличные деньги, то зарабатывал их только театром: инсценировками, переводами. И сейчас поклялся себе, что в следующий раз не будет швырять на ветер свои авторские, а отложит их для Сибиллы на старость. Обеспечит ее. «Если возможно – во времена Чернобыля – хоть что-нибудь обеспечить», – подумал он с нежностью к Сибилле, уменьшив свою вину, а значит, и раздражение своей будущей щедростью. И, как всегда, несколько утешившись приступом раскаяния, уснул.

* * *

– Как у вас дела? Я решила, что вы обо мне совсем позабыли, и мне стало грустно. У вас все в порядке? А как Сибилла Дельрей? Вы продумали наши театральные планы?

Да, ничего не скажешь, Муна Фогель была необыкновенно любезной женщиной и совсем незлопамятной, а может, и вовсе беспамятной. Франсуа по достоинству оценил ее непринужденный светский тон.

– Нет, как я мог позабыть? – отвечал он, но, как ему показалось, не слишком убедительно. – Я ведь знаю, как вы перегружены и работой, и успехами тоже. Мне очень понравилась пьеса Эсмонда. Уверен, что публике она тоже нравится.

– Но не настолько, чтобы не думать о следующей. Театр теперь не тот, что в былые времена, вы же знаете. Так, может, мы поужинаем вместе в ближайшее время? Не в самое, пожалуй, ближайшее – на будущей неделе. Как вы на это смотрите?

«Она не торопится», – меланхолически отметил про себя Франсуа. Но после двух месяцев молчания Муны ужин через неделю его не удивил. А он так заволновался, когда как-то случайно зашел в парфюмерный магазин и продавщица, открывая коробку, обдала его запахом рисовой пудры. Будто в свете вспышки он увидел и ощутил свою допотопную мумию. Когда-нибудь он расскажет Муне о рисовой пудре, если только им доведется дожить до дружбы, которая завязывается в Париже даже между очень непохожими людьми, – и чаще всего на почве совместного успеха… (Совместный провал укрепляет отношения куда реже…)

– Когда вам удобнее. Я целиком и полностью в вашем распоряжении.

– Ну, например, в четверг, в восемь часов. У меня появилась идея по поводу вашей пьесы, по-моему, замечательная… Так что же? Я записываю: четверг, 17-го, господин Россе, да? Разумеется, во избежание случайностей в четверг утром вы мне позвоните.

– Хорошо… непременно… договорились… – отвечал Франсуа, так и не собравшись задать еще один вопрос.

Его задала Муна, окликнув его, когда он уже приготовился повесить трубку.

– Мы ужинаем вдвоем, втроем или вчетвером? Я должна знать заранее – Бертомьё всегда так занят!

– Вдвоем, если вас это устроит, – услышал Франсуа свой ответ, и ему показалось, что голос у него звучит вполне нейтрально… и светски.

Ну что ж, если в дальнейшем возникнут какие-то осложнения, он не будет чувствовать себя ни при чем…

Счастливая случайность или нет, но 17-го числа Сибилла должна была ехать в Мюнхен на премьеру балета. И еще – взять интервью у Дальдо Монтерана, которого газеты называли «новым чудом из Большого», гением танца, с нажимом еще и на то, что женщин он предпочитает мужчинам. Говорили вдобавок, что он необычайно хорош собой, называли его из-за красоты чуть ли не дьяволом, соблазнителем, распространяющим вокруг себя запах адской серы, что на деле свидетельствовало только о том, что наше время окончательно сбилось с толку, потому пугали и страшили самые естественные наклонности танцовщика. Сибилла должна была уехать дня на три: она хотела еще подробно описать картины мюнхенской пинакотеки для французских женщин, которым не посчастливилось проживать в Мюнхене. Отдавая должное серьезности ее культурной и интеллектуальной миссии, главный редактор вознамерился отрядить с ней двух фотографов: аса съемки, который виртуозно работал с цветной пленкой, и второго, умевшего придать новый ракурс даже самому избитому сюжету, – его талант Сибилла ценила куда больше мастерства первого. «Что ж, несколько дней разлуки пойдут нам с Франсуа на пользу», – великодушно думала она. В последнее время оба они стали так раздражительны, а Франсуа вдобавок еще и каким-то вялым и отстраненным. Он уже не так мрачно смотрел на их будущее, зато ко всему стал относиться фаталистически – позиция, в глазах Сибиллы, малодостойная и затягивающая в трясину. Но она давно привыкла к неровному характеру Франсуа и не придавала большого значения перепадам, зная, что по натуре он беззаботен, впечатлителен, великодушен и добр. Сибилла не верила, что он может внезапно совершенно перемениться и стать равнодушным и нечистоплотным обывателем. Нет, эти добродетели были не по нему.