День святого Жди-не-жди - Раймон Кено Страница 11

— Ты хочешь выйти, да? Хочешь пойти на вокзал и встретить Пьера? Ты этого хочешь? Пойти на вокзал и встретить Пьера? Так вот, я запрещаю тебе идти на вокзал встречать Пьера. Ясно?

— Но…

— Быть может, ты хочешь сказать, что не собирался идти на вокзал и встречать Пьера?

— Нет…

— Я хочу, чтобы до меня он ни с кем не встречался! Ты понял?

— Да, отец.

Дверь начала закрываться.

— Жан еще не вернулся?

— Нет, отец.

— Хорошо.

Дверь закрылась. Отверзши ухи, Набонид прислушался к шагам, удаляющимся в правильном направлении, и понял, что сын повиновался. Внимая, как и прежде, исходящим и приходящим звукам, он снова принялся за чистку. Когда в дверь позвонили, он даже не вздрогнул. Он услышал, как старая служанка открыла и сказала «здравствуйте, господин Пьер», а тот спросил: «отец дома». Затем тот прошел по коридору и постучал в дверь.

— Войдите, — сказал Набонид, застыв в позе «в-чистку-автомата-погружен».

Тот вошел.

— Здравствуй, отец.

— Мгум, — промычал Набонид, не меняя позы.

Возникла пауза.

— Я приехал утренним поездом, было много народу.

Потом:

— Ты не очень рассердился? Понимаешь, я решил вернуться. От моего пребывания там нет никакой пользы. Я зря терял время.

Потом:

— Видишь ли, я создан не для того, чтобы быть переводчиком. Мое призвание — в другом. Я понимаю, вся эта история со Стипендией, конечно, неприятна, но…

Наконец Набонид встал. Он был жирный и квадратный. Его руки покачивались, а пальцы подрагивали. Он сурово посмотрел на Пьера, но пылающий взор сына не испепелил.

— Отец, ты читал письма, которые я тебе посылал?

— Ну?

— Я знаю, ты не веришь в это головокружение. Но я докажу тебе, что становлюсь все более головокружительным. Жизнь — вот что я открыл: два аспекта жизни! Жизнь светлая и жизнь мракостная. И именно разглядывая пещерных рыб…

— А-ка-кой-прок-сэ-тих-пе-щер-ных-рыб? — отчеканил Набонид монотонным свинцовым голосом, надвигаясь медленно, тяжело и последовательно.

Пьер печально взирал на вырастающую перед ним огромную массу. С отвращением отметил, что отцовские пальцы перепачканы маслом. Попятился. В конце своего отступательного маневра стукнулся затылком о стену. На ощупь отыскал дверную ручку и вышел спиной вперед. Дверь закрылась. Набонид выскочил в коридор.

Пьер успел подняться на три ступеньки.

— Куда ты направился? — крикнул Набонид.

Жесткий взгляд дал ему понять, что ответа он не получит.

— Тебя никто не держит, дитя мое, — мягко произнес Набонид. — В этом доме не место головокрушительным людям.

Пьер спустился на три ступеньки, прошел мимо отца, не повернув головы, нахлобучил шляпу (по привычке) на макушку, наклонился в сторону, подхватил чемодан и вышел.

Набонид вернулся к проверке работоспособности автомата; в его жестах не было ни малейшей нервозности.

Зострил [38], Сенперт [39]и Капюстёр сели и принялись, выпивая, болтать.

Зострил, заместитель мэра и заодно производитель фосфатината [40], поставил свой бокал на стол и сказал:

— Удивительно, что в праздничные дни всегда хочется выпить пораньше.

Жестянщик Сенперт поставил свой бокал на стол и сказал:

— В такой день даже привкус у напитка совсем другой. Намного фкуснее.

Он выдохнул, мочевой пузырь сдулся.

Зострил закурил трубку.

— Будет хорошая погода, — уверенно заметил он, глядя на горящую спичку.

Разумеется, это замечание было излишним, так как с момента установки тучегона [41]плохая погода отсутствовала напрочь. Но подобные фразы все еще произносили по привычке, которая беспричинно увековечивала воспоминание о старых добрых временах, когда в метеорологии еще был какой-то смысл.

Поставщик Капюстёр поставил свой бокал на стол и сказал:

— Ваша посуда уже готова?

Два собеседника кивнули.

— В этом году я решил расколоться на пятнадцать тысяч тюрпинов [42], — сказал Зострил. — Один лишь красивый фарфор.

— Вы держите свою планку, — сказал Сенперт, горько и завистливо.

В жестяном деле он только и делал, что «изводил серебро».

— Я выставил две тысячи семьсот пятьдесят кофейных чашек, — настойчиво продолжал производитель фосфатината.

Капюстёр присвистнул от восхищения.

— Я отделаюсь одной тысячей. Для меня и этого достаточно. Я не собираюсь становиться мэром.

— В этом году, — сказал Зострил, — у него колоссальная выставка. Он потратил на нее половину своего состояния.

— Еще бы, — сказал Сенперт, распуская пузо, — должен же он как-то смывать позор, которым его обмазал сын.

— Не будем употреблять столь громких слов, — прошептал Зострил.

— Вы слышали? — спросил Капюстёр. — Говорят, он сегодня возвращается.

— Нет, — сказал Сенперт.

— Да слышали, слышали.

Зострил поспешил высказаться. Он считал, что все и всегда знает лучше других.