Четыре жизни ивы - Шань Са Страница 10

В праздничные дни я сидела за столом во внутренних покоях рядом с другими женщинами и могла наблюдать за гостями лишь издали. По обычаю зажиточных семей, предки выстроили в саду оперный павильон. Мужчин и женщин разделял пруд, ветер доносил до меня обрывки фраз с другого берега. Сотрапезники говорили о далёких загадочных городах, где царят странные нравы, о призраках, привидениях и белых людях с разноцветными глазами.

Я часто слышала название Пекин. Город десяти тысяч чудес. Где он находится, этот самый Пекин? И как туда добраться?

Сколько там домов? А кошек? А похожих на меня девочек? Какого цвета мостовые в Пекине? Сидят ли там на деревьях смеющиеся птицы? Высмеивают ли прохожих мраморные львы, охраняющие ворота домов?

У меня была старая нянька, которая лучше всех умела причёсывать мои длинные волосы. Она родилась в далёкой провинции, была сиротой и сохранила память о цветущей земле, где в реках водилось много рыбы. Её муж и ребёнок умерли от холеры, она покинула свой дом и нанялась в услужение к мандарину. Жена сановника взяла служанку с собой, когда её муж получил повышение. Она ехала в повозке, среди тюков и сундуков, и смотрела на мир, отдёрнув полог на окошке. Она привыкла к гуманному климату, крикливой речи и тёмным, промозглым, кишащим торговцами улицам. Шло время, она меняла хозяев и города. Её жизнь стала нисхождением в холод, и тишину, в суровый, засушливый край.

Нянька познала на своём веку тысячи жизней и могла удовлетворить моё любопытство. Утром она толковала мне сны, а на ночь рассказывала истории о привидениях, чтобы заставить смирно сидеть перед зеркалом. Движения её больших натруженных рук были медленными и непреклонными. Иногда мне казалось, что моя приглаженная, причёсанная душа вот-вот оторвётся от затылка, скатившись с волос, как с горки. Я кричала. Но старая Ли в синей куртке с забранными в пучок седыми волосами, невозмутимая, тощая, высохшая, продолжала свой рассказ:

— Наша нынешняя жизнь — всего лишь краткий миг. Мы жили прежде. И проживём ещё множество жизней.

Я хотела задать вопрос, но старуха не стала слушать и продолжала:

— Под землёй лежит царство, куда не проникают лучи солнца. Там есть дома, улицы и города — как на земле. Там господствует вечная ночь, а с тёмного неба светит бледная луна. Эту страну называют царством Тьмы, а населяют её маны.

— Что ещё за маны? — перепугалась я.

— Все, кто жил и больше не живёт на земле. Мир разделён на три круга. Первый — для живых, второй — для духов, третий — для небесных обитателей. Боги надзирают за всеми, демоны и лисицы кружат по трём мирам, служа добру или злу. Здесь, на земле, есть Пекин, а в нём — Запретный город, где люди поклоняются Императору. Подданные царства Тьмы называют его Адом и повинуются его Повелителю. Верхним царством правит всемогущая Небесная Императрица.

— Но как Повелитель Тьмы обходится без света? Что он делает днём? Ему не бывает страшно?

— Он читает книгу наших рождений и смертей, в назначенный день призывает демонов, посылает их на землю, и они находят обречённых, где бы те ни прятались. Слуги Повелителя тащат несчастных в Ад, и Владыка судит их. Невиновных он отпускает, и они бродят по унылым сумрачным улицам, а злодеев наказывает за преступления и обрекает на искупительные муки. В день возрождения демоны снова заковывают нас в цепи, ведут к вратам Ада и что было сил толкают на гигантское вращающееся колесо. Очнувшись, мы оказываемся в новой жизни, чтобы исполнить новое предназначение: собаки, кота, мужчины, женщины, бедняка, богача, царя или нищего. Всё зависит от того, как мы прожили предыдущую жизнь.

Я слушала, широко раскрыв глаза от изумления, потрясённая величием тайны, а довольная Ли с важным видом продолжала свой рассказ:

— Почему, как ты думаешь, у нас бывают особые отношения с некоторыми людьми? Почему одни заставляют нас страдать, а другие делают счастливыми? Зачем они приходят в наш мир, а потом исчезают, оставляя нас во власти тоски и отчаяния? Почему кто-то становится нашим отцом, матерью, братом, сестрой, собакой, котом или муравьём, которого мы случайно лишаем жизни? Почему нас предают, обижают, любят и бросают? Таков смысл кармы! Проживая новую жизнь, душа ищет разрешения прежней.

Щёки старой Ли раскраснелись, глаза весело блестели. Всю свою жизнь она молилась богам, ходила к колдуньям и вызывала духов, чтобы избавиться от своих цепей.

Я робко спросила, смогу ли однажды стать птицей. Нянька улыбнулась, но не ответила.

— Бабочкой, стрекозой! — воскликнула я. Мысль о крыльях и полёте приводила меня в восторг.

Внезапно радость сменилась страхом. Кем будет моя мать, когда я стану бабочкой? Мамой-бабочкой? Возможно ли это? Или она окажется принцессой, птицей, деревом? А вдруг она не узнает меня и не одарит своей любовью? И где будет мой отец? А мой брат? Кем были мои предки и зачем их почитать, если всё преходяще?

— Нужно молиться, дитя моё, и с благодарностью принимать свою участь.

Я больше не слушала Ли. Я мысленно представляла себе наш оперный павильон, где одни певцы гримировались, другие уже играли на сцене, а третьи, сидя на земле, ждали своего выхода. Я почувствовала себя ужасно одинокой.

Кто я такая?

Я слезла со стула, чтобы нянька могла одеть меня, и тут заметила, что браг подглядывает в окно. Он хотел убежать, но я его окликнула:

— Ты слышал, Чунь И! Я была бабочкой и летала!

Он ухмыльнулся и исчез за деревом.

Я ужасно разозлилась и поклялась, что найду брата в следующей жизни и буду мучить его, сколько захочу.

Потом я пошла к Матушке, чтобы съесть утренний рис. Из-за сломанных пальцев перебинтованные ноги посинели, кровоточили и гноились. Ходить было так больно, что слёзы сами текли из глаз.

Матушка в то утро выглядела озабоченной. Она вздохнула, увидев, как я хромаю, и взяла меня на руки.

— Бедная крошка! Когда-то давно мать сыпала камни мне на пальцы — чтобы побыстрее сломались. Выбора у нас нет, иначе хорошего мужа не найти.

От неё пахло белым мускусом. Её нежные слова облегчали мою боль.

Когда мы поели, служанка убрала со стола. Матушке принесли чернила, бумагу, расчётные книги и деревянные счёты, и она приготовилась принимать управляющего и счетовода.

Желая утешить и вознаградить меня за терпение, с которым я переносила боль в перебинтованных ногах, Матушка не отсылала меня, когда занималась делами. Я сидела рядом с ней на стуле и рисовала кисточкой. Мне нравился этот особый момент тишины и покоя раннего утра. Матушка унаследовала от своего отца замечательную деловую хватку. Она отлично разбиралась в бухгалтерии. Она считала, принимала решения и отдавала распоряжения спокойно, но твёрдо, объясняла всё просто и понятно, требуя беспрекословного повиновения. Те, кто допускал промах или ошибку, обязаны были подробнейшим образом объяснить свои действия. Взгляд у Матушки был такой проницательный, что лгуны неизменно выдавали себя, бледнея от страха.