Летние девчонки - Мэри Элис Монро

Лос-Анджелес

Карсон разбирала скучные счета и рекламные проспекты из почтового ящика, когда наткнулась на конверт из толстой кремовой бумаги, на котором знакомым почерком было написано: Мисс Карсон Мьюр. Сердце забилось быстрее, и, крепко сжав конверт, она поспешила вверх по бетонным ступеням, в свою квартиру. Кондиционер сломался, и редкие порывы бриза несли сквозь открытое окно шум и грязь оживленной улицы. Маленькая квартирка в оштукатуренном доме рядом с Лос-Анджелесом – зато недалеко от океана и за умеренную плату, из-за чего Карсон и жила здесь уже три года, дольше, чем где-либо прежде.

Карсон небрежно бросила остальную почту на стеклянный столик, положила длинные ноги на грубую обивку коричневого дивана и распечатала конверт. Сгорая от нетерпения, она медленно вытащила почтовую открытку в морском стиле. Послышался аромат духов – мягкие сладковатые специи и флердоранж, – и, закрыв глаза, Карсон увидела Атлантический, а не Тихий океан и белый деревянный дом на сваях, окруженный пальмами и древними дубами. На ее губах заиграла улыбка. Это так похоже на бабушку – брызгать письма духами. Так старомодно, так по-южному.

Карсон устроилась поудобнее и принялась за письмо, смакуя каждое слово. Прочитав, она подняла взгляд и уставилась на пылинки, парящие в солнечном свете. Приглашение… Неужели?

Ей захотелось вскочить и закружиться на месте, размахивая длинной косой, как в детстве. Мамма приглашала ее на Остров Салливана. Лето в «Си Бриз». Целых три месяца бесплатно пожить на море!

«Мамма всегда все делает вовремя», – подумала Карсон, вспоминая высокую, элегантную женщину с волосами песочного цвета и улыбкой знойной, как южный закат. Этой ужасной зимой все полетело к чертям. Телесериал, с которым Карсон работала последние три года, закрыли без предупреждения. Она осталась почти без денег и не знала, чем оплатить аренду за следующий месяц. Уже несколько месяцев она моталась по городу в поисках работы, словно щепка в штормящем море.

Карсон снова посмотрела на письмо в своей руке.

– Спасибо, Мамма, – сказала она вслух, переполненная благодарностью. Впервые за несколько месяцев Карсон почувствовала надежду. Ломая пальцы, Карсон обошла по кругу комнату, подошла к холодильнику, достала бутылку вина и налила себе до краев. Потом направилась к маленькому деревянному столу, сбросила со стула груду одежды, села и открыла ноутбук.

Карсон считала: если ты тонешь и тебе бросают веревку, не следует тратить время на раздумья. Просто хватай веревку и, как безумный, плыви в безопасное место. У нее полно дел и не слишком много времени, если она собирается покинуть квартиру в конце месяца.

Карсон снова подняла приглашение, поцеловала его, положила руки на клавиши и принялась печатать. Она примет приглашение. И вернется в Южную Каролину – к Мамме. В единственное место на Земле, что когда-то считала домом.

Саммервиль, Южная Каролина

Дора стояла у плиты, помешивая красный соус. Часы показывали 5:35, и огромный викторианский дом казался пустым и одиноким. Она привыкла подстраиваться под расписание мужа. Даже теперь, через шесть месяцев после ухода Кэлхуна, Дора ожидала, что он появится в дверях с почтой в руках. Тогда она бы подставила щеку, чтобы получить небрежный поцелуй мужчины, который был ее мужем четырнадцать лет.

На лестнице послышался топот, и вскоре на кухню влетел сын.

– Я прошел уровень, – объявил он. Он не улыбался, но глаза светились от гордости.

Дора улыбнулась. Девятилетний сын стал всем ее миром. Непростая задача для такого малыша. Нат был худым и бледным, с испуганным взглядом – она всегда ломала голову, чего боится ее мальчик. Даже спрашивала детского психолога. «Нат не боится, просто проявляет осторожность, – с доброй улыбкой успокаивал доктор. – Не стоит из-за этого переживать, миссис Таппер».

Нат никогда не был милым ребенком, но впервые она забеспокоилась, когда ему исполнился год, – он перестал улыбаться. В два Нат перестал устанавливать зрительный контакт и поворачиваться, когда звали. В три – приходить к ней за утешением, если поранился, и замечать, когда она плакала или злилась. Только если она не начинала орать. Тогда Нат закрывал уши и нервно покачивался.

Все ее инстинкты кричали, что с ребенком что-то не так, и она принялась запоем читать книги о детском развитии. Сколько раз она делилась с Кэлом своими переживаниями насчет запоздалого речевого развития Ната и его неуклюжих движений? И сколько раз Кэл одергивал ее, твердо заявляя, что мальчик в порядке и она все выдумывает? И она, как черепаха, втягивала голову, боясь перечить мужу. Вопрос развития Ната стал для них камнем преткновения. А когда Нату исполнилось четыре и он начал хлопать в ладоши и издавать странные звуки, она наконец решилась обратиться к детскому психиатру. Врач подтвердил худшие опасения Доры: у ее сына высокофункциональный аутизм.

Кэл воспринял диагноз как психологический смертный приговор. Но Дора, к собственному удивлению, испытала облегчение. Официальный диагноз – лучше, чем постоянные отговорки и борьба с собственными подозрениями. Теперь она хотя бы могла помогать сыну.

И она помогала. Дора погрузилась в мир аутизма. Поздно было кусать локти и сожалеть, что она не прислушалась к инстинктам раньше, ведь ранняя диагностика и лечение могли сыграть серьезную роль в развитии Ната. Вместо этого она сосредоточилась на поддержке и постоянно работала над домашней программой интенсивной терапии. Вскоре вся ее жизнь сосредоточилась вокруг Ната и его потребностей. Все планы по ремонту дома отошли на второй план, как и посещения парикмахеров, встречи с друзьями и походы по магазинам.