Рапсодия в стиле блюз - Елена Мищенко

Отец сказал, что мне нужно развеяться. Он позвонил в Московский Союз Архитекторов. В Москве как раз в это время проходила выставка Дрезденской галереи перед ее отправкой в Германию. В Союзе ему пообещали, что достанут для меня два билета. Через несколько дней я поехал в Москву. В поезде я никак не мог заснуть. Было грустно. Я стоял в коридоре почти всю ночь. В голову шли все какие-то мрачные рифмы. Я взял блокнот и начал писать. К утру у меня уже была поэма. Через несколько лет она попала мне в руки, и я ее перечитал. Она была слезливо-сентиментальна, и я ее уничтожил. В памяти остались только начальные строки:

Стук колес вагонных,

И луна в окне.

Всюду царство сонных,

Мрачных, утомленных.

Но не спится мне.

Оттого не спится,

Хоть давно пора,

Что легла зарница,

Будто бы жар-птица

Лентой серебра…

и т. д.

Когда я прибыл в Москву, то первым делом нашел своих сокурсников, которые проходили практику в столице. Они жили в общежитии втроем в комнате на четверых, так что я тоже пристроился к ним на пару дней. Среди них был Юра Репин, которого Виктор на первом курсе окрестил Ильей Ефимовичем по имени его великиго тезки, и за ним имя Илья так и осталось.

Оставив вещи в общежитии, я отправился в МАРХИ (Московский архитектурный институт), нашел там переплетную, купил две склейки ватмана для этюдов и двадцать листов бумаги «Гознак». Начал у них выяснять, как попасть к Деду, который делает акварельные краски, на что они мне объяснили, что Дед сейчас нездоров, но дедовские краски можно купить у них. Я приобрел у них краски, как мне и было велено, на всех юзов. Мне выдали двенадцать бумажных полос с лепешками красок нейтральных тонов: шесть лент с холодными серо-зелено-голубыми лепешками и шесть лент с теплыми серо-охристо-кадмиево-умбристыми лепешками. После этого прошло много лет, и я был поражен, когда здесь, в Филадельфии, в 2006 году ко мне пришла ученица, которой я преподавал живопись, сказала, что ездила к родственникам в Москву и купила хорошие акварельные краски. Она вынула аккуратную, хорошо оформленную коробку, на которой было написано «Wаtercolor Dedovskaya». Не думаю, что был еще жив Курилка, но его творческое наследие использовали для нового бизнеса.

Мне не терпелось попробовать новые склейки, и на следующий день я отправился на этюд в Донской монастырь. Садиться рисовать в центре в оживленных местах я еще стеснялся. За один раз я закончить этюд не успел, и вернулся сюда на следующий день. Когда я его заканчивал, то обнаружил, что уже опаздываю на экспозицию Дрезденки (посетителей туда пускали по сеансам). Я схватил свои рисовальные принадлежности, сел в троллейбус, в котором было довольно свободно. Карман жгли два пригласительных билета, и я решился. Я громко объявил на весь троллейбус, что тот, кто быстрее всех меня доставит к Пушкинскому музею, сможет бесплатно посмотреть Дрезденскую галерею. Ко мне сразу бросилось несколько человек, но их опередила одна пожилая дама с криками: «Я первая, я первая, мне очень нужно, я художник». Мы вышли из троллейбуса и она доставила меня на такси. После посещения Дрезденки она прониклась ко мне такой благодарностью, что взялась проводить меня к поезду. До отхода поезда в Ленинград оставалось больше двух часов и поэтому я не спешил и был совершенно спокоен.

Когда мы пришли в общежитие, дверь нашей комнаты оказалась запертой. Я предварительно договаривался обо всем с приятелями, и они заверили меня, что кто-то из них с шести часов будет дома. Уже было семь, и где они застряли я не знал. Я постучал в дверь несколько раз, никто не ответил. Я постучал громче, я начал колотить, но все напрасно.

– Надо попросить дежурную, – сказала моя интеллигентная попутчица. – У них всегда есть дубликаты ключей.

– Какую дежурную? – мрачно ответил я. – Я здесь нелегально.

Звать дежурную не пришлось. Она сама явилась на шум.

– Ты чего здесь колотишь в двери? Ты что, не видишь, что никого нет.

– Да мне никто и не нужен. Я просто оставил у ребят свои вещи. А у меня через час поезд. Вы нам откройте, я заберу вещи, и вы назад закроете.

– Ага! Сейчас! Разбежалась! Я ему открываю комнату, он берет, что захочет, и тю-тю, а я отвечай. Нема дурных. А будешь колотить – позову милицию.

Дежурная удалилась, а моя спутница пошла ее уговаривать. Через полчаса она вернулась и сообщила мне, что дежурная неумолима. В отчаянии я стал колотить в дверь изо всех сил, и тут мы услышали непонятный звук. Что-то упало и звякнуло. Я понял, что это был ключ изнутри. Я начал колотить без передышки. К нам с криками «Хулиганье» неслась уже дежурная, и в это время дверь открылась и в ней показался сонный Илья Ефимович в трусах с возгласом:

– Вот черти! Ни днем, ни ночью поспать не дадут. Чего ты колотишь?

Объяснять не было времени. Я схватил чемодан, моей даме дал склейки и рулон с ватманом и помчался к выходу. Я предложил моей бедной спутнице темп, на который был способен в свои двадцать, но она стойко держалась. Мы выскочили на перрон как раз в ту минуту, когда поезд начал медленно двигаться. Я вбросил чемодан в первый попавшийся вагон, несмотря на протесты проводницы, и влез в него сам. И тут началось самое интересное.

Моя спутница потеряла темп и оказалась у дверей следующего вагона. Она забросила в него склейки и рулон. В этих дверях стоял дюжий детина и с криком «Не дрейфь, мамаша, мы тебя не оставим». он подхватил ее под мышки и втащил в вагон. Мы с ней в один голос начали кричать изо всех сил: я – «она не едет», она – «не трогайте меня, я провожающая». Ее выпустили в самой последней точке перрона, она сбила кого-то, они вместе приземлились, но я увидел, как она поднялась и помахала мне рукой. Потом я переживал, что не взял ее координаты.

Я прошел по вагонам, собрал свои вещи, нашел свой вагон и свое место и, наконец, успокоился. В Ленинград я приехал с опозданием на три дня. Я, как было договорено в деканате, отправился в строительный институт, где получил направление в общежитие на Курляндской.

На следующий день с утра я поехал в строительный трест. Управляющего не было на месте, главного инженера тоже, секретарша отправила меня в технический отдел. Это была большая комната, все углы которой были завалены проектными альбомами, связанными в огромные пачки и валяющимися россыпью. За ободранными конторскими столами сидели несколько человек и копались в альбомах. Я сказал, что я студент из Киева, что я приехал на практику и поинтересовался, к кому мне обратиться. Ко мне подскочил энергичный молодой человек.

– Давай направление.

Я протянул ему направление.

– Ах, так? А ты знаешь, что опоздал на три дня? Когда хочу, тогда и приезжаю?! У тебя будут большие неприятности. Мы еще решим, отправить тебя назад в твой Киев, или ограничиться письмом в институт. И что это за название такое легкомысленное – КИСИ? Какой институт, такие и студенты. Сейчас ты мне начнешь выкладывать причины опоздания. Я бы сам, вместо того, чтобы сидеть здесь и копаться как проклятый в этих многочисленных проектах, мог бы придумать сотню причин, и отправиться по своим делам. Но я это не делаю, и никто из нас этого не делает. Потому что мы любим людей организованных и дисциплинированных. В общем, иди и дожидайся управляющего, но когда он придет, я тебе не завидую.