Если спросишь, где я - Реймонд Карвер

Я слышал их голоса, я не мог различить слов, но было понятно, что они ругаются. Потом вдруг стало тихо, и она начала плакать. Я пихнул Джорджа локтем. Я думал, он сказанет что-нибудь, чтоб им стало стыдно, и они прекратят спорить. Но Джордж такой кретин — начал толкаться и кричать.

— Прекрати пихать меня, идиот, — завопил он, — я все расскажу!

— Ну ты и придурок, — ответил я, — ты можешь хоть раз голову включить? Они опять ругаются, и мама теперь плачет. Слышишь?

Он оторвал голову от подушки и прислушался.

— Ну и пусть, — пробормотал он, потом повернулся лицом к стене и опять заснул. Джордж редкий кретин.

Потом я услышал, как отец уходит, чтоб не опоздать на автобус. Отец с силой хлопнул входной дверью. Мать мне и раньше говорила, что он хочет от нас уйти. Я не желал ее слушать.

Через некоторое время она пришла, чтоб поднять нас в школу. У нее был какой-то странный голос. Я сказал, что у меня болит живот. Было начало октября, и я еще ни разу не пропускал школу — разве она могла отказать? Она посмотрела на меня, но чувствовалось, что думает она совсем о другом. Джордж не спал и внимательно нас слушал. Точно не спал — я слышал, как он ворочается в кровати. Он выжидал, чем все это закончится, чтобы сделать свой ход.

— Хорошо, — кивнула она, — ну что ж, оставайся дома. Только никакого телевизора, договорились?

Джордж прямо рассвирепел.

— Я тоже болею! — завопил он. — У меня голова болит. Он в меня тыкал и пихал всю ночь. Я совсем не выспался!

— Так, прекрати! — сказала она. — Ты пойдешь сегодня в школу, Джордж! Я не позволю тебе сидеть дома и целый день драться со своим братом, ясно? Теперь вставай и одевайся. Я серьезно. Мне уже хватило сегодня одной ссоры.

Джордж дождался, пока она выйдет из комнаты, затем перелез через спинку кровати.

— Ах ты — сволочь! — крикнул он, сорвал с меня одеяло и пулей залетел в ванную.

— Я тебя убью! — прошипел я ему вслед, но так, чтоб мать не услышала.

Я лежал в кровати, пока Джордж не ушел в школу. Когда она начала собираться на работу, я попросил ее постелить мне на диване в гостиной. Сказал, что хочу позаниматься. На кофейном столике лежали книги Эдгара Райса Берроуза — мне подарили их на день рожденья — и учебник по социологии. Но читать мне совсем не хотелось. Я ждал, пока она уйдет, и я смогу посмотреть телек.

Она слила воду в туалете.

Я не мог больше ждать. Я включил телек, но без звука, пошел на кухню и достал три сигареты из ее пачки. Я положил их в шкафчик, вернулся в гостиную и принялся читать «Принцессу Марса». Она вошла в комнату и глянула на телевизор, но промолчала. Я лежал с открытой книгой. Она поправила волосы перед зеркалом и пошла на кухню. Я опять уткнулся в книгу, когда она снова вошла в гостиную.

— Я уже опаздываю, до вечера, дорогой.

Про телевизор — ни слова. Вчера вечером она сказала, что уже забыла, когда шла на работу без «выяснения отношений».

— Не готовь ничего. Совсем ни к чему зажигать плиту. В холодильнике есть тунец, если проголодаешься.

Она помолчала и посмотрела на меня.

— Но если у тебя болит живот, может, вообще не стоит есть. В любом случае, не включай плиту. Ты меня слушаешь? И не забудь принять таблетки, милый, надеюсь, к вечеру тебе станет лучше. Может быть, нам всем к вечеру станет лучше.

Она подошла к двери, повернула ручку. По лицу ее было видно, что ей хотелось сказать что-то еще. В черной юбке и белой блузке, и еще широкий черный ремень. Иногда она называла этот наряд экипировкой, иногда униформой. Сколько себя помню, он был всегда. То висел в шкафу, то на веревке в ванной, то его вечером стирали — вручную, то гладили — на кухне.

Она работала со среды по воскресенье.

— Пока, мам.

Я не двигался с места, пока она не повернула ключ зажигания и не разогрела машину. Я внимательно слушал, как она отъезжала от дома. Потом встал, включил звук телека и пошел за сигаретами. Я выкурил одну и подрочил, пока смотрел какую-то передачу про врачей и медсестер. Затем переключился на другой канал. Потом вырубил телек. Не хотелось больше смотреть.

Я дочитал главу, где Таре Таркас влюбляется в зеленую женщину, а на следующее утро шурин в припадке ревности отрезает ей голову. Я читал эту книгу уже, наверное, в пятый раз. Потом я пошел в их спальню и начал там копаться. Ничего конкретного я не искал, конечно, если только попадутся резинки, как в прошлый раз, но хорошенько все облазив, так и не нашел. Как-то раз я наткнулся на баночку с вазелином в глубине шкафа. Я знал, что вазелин имеет отношение к этому самому, но не знал какое именно. Я изучал этикетку думал, там указано, что и как нужно делать, как его наносить, ну хоть что-то. Но там ничего не было. «Чистый петролатум» — так гласила этикетка. Правда, и этого было достаточно, чтобы у меня встал. «Незаменимое средство для ухода за детской кожей» — так было написано чуть ниже. Я пытался провести параллель между «уходом за детьми» — всякими там колыбелями, качелями, песочницами и детскими спортплощадками и тем, что происходит между ними в постели. Я часто открывал эту баночку — нюхал, смотрел, сколько осталось с последнего раза, как я туда заглядывал. На этот раз мне был по фигу этот вазелин. В смысле, я просто удостоверился, что он все еще на месте. Я заглянул под кровать. Нигде ничего. Потом залез в шкаф, достал банку, где они держат деньги на продукты: пусто! — только две банкноты, пять долларов и один. Они бы заметили пропажу. Потом я подумал, что можно пойти прогуляться до речки Берч. Сезон на форель еще не закончился — осталась неделя или две, но почти никто рыбу не ловит. Все теперь сидят и ждут, когда можно будет охотиться на оленей и фазанов.