Милый друг Ариэль - Жиль Мартен-Шоффье

Все началось в тот вечер, когда я познакомилась с Гарри Сендстером. Две тысячи модных журналистов, четыреста фотографов и пара сотен топ-моделей спикировали на Париж для участия в весенне-летнем показе коллекций 1988 года. В прошлом сезоне на подиумах прохаживались одни только темнокожие живые скелеты, до того плоские, что легко пролезли бы в щель почтового ящика. Мы у себя в агентстве прямо-таки купались в золоте: восемь из наших тридцати девушек были африканками. Казалось, все дефиле вышли из «Негритянского ревю». Чтобы понравиться педикам от моды, достаточно было обрядиться в бубу и вставить кольцо в нос. Но в этом году все дома высокой моды потребовали от нас новеньких, белокурых и бледнокожих моделей. Так что нынче в раздевалках щебетали отвратительные арийки и стаи шведок. Заглянуть им в декольте — все равно что в сырную лавку. А я сидела среди своих суданских девиц, погруженная в черную меланхолию.

— Чернокожая… Какая именно чернокожая? Как молочный шоколад или как черный? Нет-нет, о кофе забудь навсегда, в лучшем случае молочный… Так и быть, возьму парочку, и то ради тебя, но не темнее упаковочной бумаги, о'кей?

Если чернокожие модели больше никому не требовались, то негритянская музыка все еще была в ходу. Мои немногочисленные валькирии дефилировали под звуки рэпа. И это было довольно-таки мерзко: я ненавижу этот вид шума. А юные безмозглые дурочки дружно дергались под нее, скандируя хором: «Эй, дружок… Эй, дружок…» На всем пространстве от луврской арки Каррузель до Института арабского мира, повсюду, где креативщики представляли новые модели, зрители бубнили одни и те же слова, в одном и том же ритме, и это было так же весело, как вопли муэдзина. Естественно, я отвечала на эти камлания веселой улыбкой. В области высокой моды энтузиазм — азбука нашего ремесла. Впрочем, развлечений мне хватало. На показах высокой моды не знаешь куда деваться от развлечений. По вечерам я тщетно пыталась загнать своих девиц в отель — куда там! Пять двадцатилетних шведских телок на свободе в Париже — да кого они послушаются! Особенно мои: стоило воззвать к их разуму, и эти красотки замыкались в себе, как улитка в раковине. Что ж, это вполне простительно: им даже не приходилось проявлять инициативу. Сотни стервятников вились вокруг, выжидая удобный момент, чтобы кинуться на добычу. Мне следовало бы присматривать за ними, но роль дуэньи идет мне как корове седло. И я отправлялась домой, спать.

По традиции в конце первой Недели мод, в субботу, устраивается большой прием, знаменующий кульминацию наших безумств. В этом году хозяином был Dior. Мой муж принял приглашение. Послушать его, так речь шла о рабочем мероприятии. Не думаю, что ему известен точный смысл слова «работа». По-моему, он понимает ее как роль султана в гареме. В 25 лет он организовал агентство моделей. Его первая супруга заправляла этим агентством целых пять лет. Потом я, завершив свою карьеру манекенщицы, приняла бразды правления. Однако именно Фабрис, с его белокурыми волосами, белоснежными зубами и фигурой серфингиста, олицетворяет в нашем кругу гетеросексуальный динамизм. Вот уж кто родился под счастливой звездой: даже сидя в кресле перед телевизором (а это его любимое занятие), он излучает энергию. Все окружающие считают его великим спортсменом, тогда как его максимальным физическим усилием являются нескончаемые телефонные беседы с дружками-фотографами. Официально это называется «работа». И верно: ведь они говорят о девушках. Но при всем том я относилась к этому вполне спокойно: у меня был сексуально привлекательный муж, прекрасный любовник, который любил женщин. Конечно, я предпочла бы, чтобы он не любил их всех подряд, но в общем не жаловалась. Впрочем, и он, со своей стороны, когда моя супружеская верность ставила перед ним неприятные вопросы (что тоже случалось), никогда не доискивался ответов. Мы прекрасно ладили друг с другом.