Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста - Миша Забоков

Мужикам деревни Горка — посвящается

Моему дружбану Толяну — под семьдесят, и в январе будущего года он приглашает меня на свой юбилей, если, конечно, как он выразился, не околеет досрочно, что, по его мнению, может малость подпортить картину всеобщего радостного веселья, но уж никак не отменить само торжество. В известном смысле он прав: действительно, всякое может случиться за полгода, однако столь заблаговременное уведомление служило мне порукой тому, что предстоящая праздничная гулянка не обойдет стороной и самого юбиляра, и ссылки на причины, от него не зависящие, — не более чем пустое позерство, так не подобающее его почтенному возрасту.

Сидя на порожке предбанника в окружении Толяна, початой бутылки, двух стопок и пары недоеденных бутербродов, я беспрестанно нервничал, опасаясь того, что вот сейчас возникнет вдруг Надя — супруга Толяна — и отборными матюгами, разухабистой смачности которых мог бы позавидовать самый отъявленный сквернослов в деревне, прервет ход нашей плавной благочестивой беседы. Тут надо заметить, что помимо прочих своих достоинств, к каковым я в первую очередь отношу удивительное трудолюбие, граничащее с самопожертвованием, Надя обладала поразительным собачьим чутьем, служившим ей безотказным средством поимки ненароком загулявшего Толяна. Она умудрялась брать след даже тогда, когда Толян полностью выпадал из поля ее зрения, будь то в жаркий погожий день или в лютую непогоду, уходил ли Толян от нее по проточной воде или по болотной гати, скрывался ли он в густом черничнике или в молодом подлеске, приходился ли этот злосчастный день на выходной или на скромные будни, было ли это время до открытия магазина или после его закрытия, если только в тот день магазину вообще суждено было работать, находилась ли она в состоянии крайнего переутомления или это случалось в редкие минуты прилива ее душевных и физических сил. Короче говоря, как бы ни складывался этот день, с какой бы меркой к нему ни подходить, Толяну он не сулил ничего хорошего, ибо неотвратимость его позорного пленения была предопределена с самого начала, еще с первыми петухами.

Поэтому, чтобы хоть как-то затруднить Наде поиск Толяна, привнести в него хотя бы малую искру азарта и тем самым, пусть и ненадолго, но всё же отсрочить тягостный момент его неминуемого задержания, мы затаились в бане. Ясное дело, что спокойно посиживать себе в светлой зале, заперев для верности дверь в сенях на засов, — куда надежнее, чем протирать штаны в тесном, полутемном предбаннике, но, во-первых, заградительные домашние покои изначально предназначались для ублажения вечно истерзанной болезнями тещи, вот и в этот раз «нежданно-негаданно захворавшей», а во-вторых, хоть нас и страшила мысль быть пойманными в бане, мы, тем не менее, в открытую бравировали своим рыцарским благородством, побуждавшим нас к тому, чтобы как можно выше поднять планку «fair play», дабы со стороны наше затворничество не выглядело так, будто мы специально забаррикадировались в мужском туалете, куда посторонней женщине вход заказан, если только, как гласит телевизионная реклама, она не является счастливой обладательницей прокладок «Kotex Ultra». И поскольку данное уточнение Надю никаким боком не касалось, мы, повторяю, обосновались в бане.

Толян — щуплый, низкорослый мужичонка с блеклыми голубыми глазами и седой шевелюрой, которую покрывал неизменный кепарь, скрывавший совершенно белый, незагорелый лоб, отчего, когда он снимал кепку, чтобы пригладить волосы, так и подмывало непроизвольно ляпнуть: «Толян, пойди умойся», — словно почувствовав во мне признаки тревоги по случаю нечаянного Надиного пришествия, уверенно меня успокоил: