Рубашка - Евгений Гришковец

Я ехал в аэропорт долго. Снега было много. Не свежего, а такого, раскисшего, грязного снега. Машин было тоже много. Я медленно двигался по окружной дороге. Впереди то гасли, то зажигались красные огоньки: я тоже давил на тормоз. Постоянно казалось, что в полосе слева движение гораздо быстрее. Справа ползли грузовики, все грязные от слякотных брызг. Я слушал радио.

По радио динамично менялись музыка и новости. Сообщили о какой-то авиакатастрофе, я сделал громче. Погибли все пассажиры и члены экипажа. О причинах трагедии говорить было рано. Не исключали версии террористического акта. Я сразу подумал о Максе. Только вот пропустил информацию о месте крушения самолёта. Ага – Пакистан… Разочарование слегка коснулось меня. Я тут же выругал себя за это. Но выругал так… не искренне, без огонька, не талантливо.

Если бы это был самолёт Макса… Это было бы ужасно… Чёрт возьми – это было бы ужасно. Но… Какое «но»… Ужасно!!!

Но у меня был бы такой настоящий повод быть несчастным. А я был бы по-честному несчастным, если бы это был самолёт Макса. Зато я смог бы отлично пить неделю, исчезать куда-то или пить при всех… И все бы сочувствовали. А главное, я смог бы позвонить Ей, прямо сейчас! И сказать, что в той авиакатастрофе, про которую она, конечно, уже слышала, про которую сейчас говорят все, погиб мой старинный лучший, да и, если быть до конца честным, единственный друг. Он погиб, а я не знаю, что мне делать, и поэтому мне необходимо Её немедленно увидеть. Но Макс не погиб. Он подлетал к городу. Он опять меня подвёл.

Макс подводил меня почти всегда. Он не поехал со мной в Москву… Тогда, когда надо было ехать. Он остался. И он, чёрт возьми, не спился там. Не опустился… а наоборот процветал. Занимался самыми разными делами, и всегда небезуспешно. Он ужасно меня огорчал тем, что когда я мыкался и мучился первое время в столице, и мне было нужно только одно – информация из Родного города о том, что там всё очень плохо, все спились, опустились… после моего отъезда жизнь остановилась, и все страшно скучают, а главное, всех преследует жуткая нищета… Нет! Максим радостно звонил мне и сообщал о своих новых успехах, рассказывал о том, как чудесно живут все знакомые и не знакомые мне люди, какой отличный ресторан открылся недалеко от того дома, где я жил, и что этой осенью какое-то нечеловеческое количество грибов в лесу. Он частенько прилетал в Москву. Привозил обычные домашние гостинцы. Сорил деньгами, веселился, а на третий-четвёртый день начинал поговаривать о том, как он хочет домой. И улетал домой. Я ненавидел его.

Максим женился лет пять назад. Я не поехал к нему на свадьбу. Я вообще старался не возвращаться в родные места. А тут свадьба, причём свадьба Макса, то есть свадьба по полной программе. Я не поехал. Максим обиделся. По-настоящему обиделся. Его жену я ни разу не видел. Только на фотографиях. Он о ней говорил мало, часто ей звонил. Как-то так удалялся куда-нибудь в уголок и звонил жене. Подружек и девок после женитьбы Макс не забыл… Но именно после его женитьбы мы придумали, точнее Макс придумал, игру в Хемингуэев. Всю идеологию и терминологию придумал я. Я разработал и стиль и стратегию этой игры. Но сам принцип, саму игровую суть… придумал Макс. Я играл в сто раз лучше его, он часто отвлекался, раскалывался, не доводил игру до конца или пытался выйти из игры. Я удерживал его, всячески его поправлял… Я играл отлично, но придумал игру он… После того, как женился.

За пять минут до выхода из дома… перед тем как ехать в аэропорт, я секунды четыре думал, что надеть – свитер или рубашку. Свитер был практичнее и теплее. Но вдруг сегодня удастся встретиться с Ней. Вдруг… найдётся повод Ей позвонить… И найдутся слова, и что-то получится… Тут нужно быть в рубашке. Обязательно! Костюм и галстук – ни в коем случае. Будет нарочито и как-то принуждённо. Джинсы, твидовый пиджак и хорошая рубашка. Очень хорошая. Моя любимая! Белая. Обычная белая рубашка. Но любимая. Я надел её… и отправился встречать Макса.