Запретное видео доктора Сеймура - Тим Лотт

История смерти доктора Алекса Сеймура отложилась в общественном сознании значительно глубже, нежели история его, в сущности, ничем не примечательной жизни — и по понятным причинам. До сих пор внимание публики было сосредоточено на обстоятельствах, приведших к его кончине пятидесяти одного года от роду, в подвале заброшенного дома в Западном Лондоне. Конфиденциальность, вуайеризм и сексуальное насилие — темы, кружившие вокруг этого подвала, как вопрошающие плакальщики, находились под пристальным вниманием с тех пор, как почти два года назад всплыла история его сложных, приведших в итоге к фатальному исходу отношений с Шерри Томас.

Я, признаться, нахожу чрезвычайно странным то обстоятельство, что среди множества первоклассных и опытных писателей, высказавших свое мнение относительно этой необычной и необычайно современной семейной истории, я первым получил доступ к горячо обсуждаемым, но по-прежнему скрытым от публики записям Сеймура.

Когда осенью прошлого года Саманта Сеймур обратилась ко мне с просьбой о сотрудничестве в написании книги о ее семье, муже и мисс Шерри Томас, я оказался в затруднительном положении. К тому моменту мой вклад в мир документальной беллетристики сводился к моей первой книге «Аромат увядших роз», повествующей о самоубийстве моей матери, и небольшой, вызвавшей краткую дискуссию статье в литературном журнале о том, как распался мой брак в конце 1990-х. Кроме того, я пишу колонку в одной из лондонских газет и изредка — репортажи о путешествиях. В общем и целом моей квалификации явно не хватало, чтобы изложить историю, приведшую к этому знаменитому и, более того, доступному к просмотру акту насилия и осквернения. Доступность эту, кульминацией которой стала интернет-трансляция пресловутой «Кожаной записи», я обсуждать не намерен, кто бы или что бы не было тут виной — воровство, подкуп или же сама Шерри Томас. Я не ищейка и даже не специалист по журналистским расследованиям. Однако, после того как, к несчастью семейства Сеймур, «Кожаная запись» просочилась в эфир, миссис Сеймур показалось, что эту запись необходимо как-то «прояснить». Для выполнения этой миссии она решила обратиться ко мне — хотя моя вера в возможность прояснить что-либо какими-либо средствами весьма невелика. Действительность слишком запутанна.

Таким образом, я предположил, что Саманта Сеймур просто ошиблась адресом. Тем не менее, когда мы встретились в офисе моего издательства в Западном Лондоне, она заверила меня в обратном. Она рассказала, что после смерти ее мужа и последующего обнаружения записей Сеймура пережила сильнейший нервный срыв. Вскоре после этого знакомый дал ей мемуары о моей матери, в которых описано не только ее самоубийство, но и моя борьба с психической болезнью. Книжка, по ее утверждению, помогла ей восстановить силы и вызвала такое восхищение, что она решила разыскать меня и обсудить возможность беллетризации истории ее семьи и Шерри Томас.

Я пытался объяснить ей, что никогда даже не пробовал пересказать чью-то историю, не то что написать по ней книгу. Я всегда рассказывал только о себе. Однако она настаивала: мол, про Алекса наплели столько небылиц — он и извращенец, и ищейка, и псих, и маниакальный диктатор, — что только полное изложение фактов способно эффективно скорректировать искаженное восприятие этих печальных событий. Подобное изложение докажет, что Алекс Сеймур, пусть неоправданно и глупо, однако действовал исключительно из желания защитить любимую им семью.

За доступ к записям телевизионные компании предлагали миссис Сеймур внушительные суммы. И получали неизменный отказ. Тем не менее, чтобы я мог наиболее полно рассказать историю ее мужа, миссис Сеймур сочла возможным предоставить мне право просмотреть все видеозаписи Алекса Сеймура, сделанные в их доме. Она сказала, что ни в коем случае не позволит транслировать записи, однако, принимая во внимание уровень общественного интереса и вызванное подобным любопытством искажение фактов, важно, чтобы их просмотрел и описал непредвзятый зритель.

Она сказала, что, прежде чем предоставить неограниченный доступ к записям, хотела бы задать мне один простой вопрос. Вопрос был следующий: «Вы умеете быть честным?»

Я немедленно ответил, что могу лишь только постараться и, более того, обречен на неудачу. И добавил, что стопроцентная честность, вероятно, и существует там, куда ушел Алекс, однако найти ее на этом свете едва ли возможно. Однако честность — это не то же самое, что правда, в которую, проявляя некоторую старомодность, я все еще верил — по крайней мере, как в нечто, к чему должен стремиться писатель.

Такой ответ ее, по-видимому, удовлетворил. Тут же, на месте, она предложила мне доступ к записям и права на книгу. Она сказала, что после того, как я воспользуюсь записями, они будут помещены в банковский сейф и заперты до ее смерти.

Не стану отрицать, что меня воодушевила такая перспектива. С чисто профессиональной точки зрения это золотое дно, и если на продажах книги хоть как-то отразится интерес, который возбудило это дело, я мог рассчитывать на определенное финансовое благополучие. Тем не менее я выразил еще некоторые сомнения. Записи Сеймура были лишь частью истории; были еще записи, сделанные Шерри Томас, из которых самой известной была «Кожаная запись», а кроме того — видеодневники Алекса Сеймура, в которых он сам рассказывает о своих опытах. Без этих ключевых частей головоломки я чувствовал опасность опуститься до очередного упражнения в бумагомарательстве или, по крайней мере, заведомо ложной интерпретации событий в целях обогащения.

Миссис Сеймур со мной согласилась. Позднее она призналась мне, что, если бы я не высказал это опасение, она бы усомнилась в правильном выборе автора для этого проекта. Это была небольшая проверка, и я ее прошел. Что касается записей мисс Томас, которые ей не принадлежали, она была уверена (и, как потом выяснилось, вполне обоснованно), что полиция согласится выдать их, дабы помочь семье закрыть эту болезненную тему.

Итак, мы оба избавились от своих опасений. Я чувствовал все возраставшую уверенность, что у меня, возможно, будет шанс выстроить реальную картину истории доктора Сеймура и его весьма необычных отношений с Шерри Томас. Однако природа этого дела была настолько сложной, что" я позволил себе испросить еще один источник сведений, сбор которых, я знал, мог оказаться очень болезненным для миссис Сеймур и ее семьи. Вкратце: я спросил ее, готова ли она и ее дети подросткового возраста, Гай и Виктория, дать мне подробные и откровенные интервью. (Полли, младшей дочери Сеймуров, было всего шесть месяцев, когда скончался ее отец, и ее эта просьба, естественно, не касалась.)