Монах из Мохи - Дэйв Эггерс

Мы с Мохтаром Альханшали уговариваемся о встрече в Окленде. Мохтар только что вернулся из Йемена – еле ноги унес оттуда. Ему, гражданину США, американское правительство предоставило бежать от саудовских бомб и мятежных хуситов самостоятельно. А из страны не уедешь. Аэропорты в руинах, дороги перекрыты. Эвакуацию не провели, помощи не оказали. Государственный департамент бросил на произвол судьбы тысячи американских йеменцев, которым пришлось выкручиваться самим, спасаясь от блицкрига – десятков тысяч бомб американского производства, которыми забрасывали Йемен военно-воздушные силы Саудовской Аравии.

Я жду Мохтара (ударение на первый слог, Мо́хтар) перед кофейней «Голубая бутылка» возле Джек-Лондон-сквер. Тем временем где-то далеко, в Бостоне, судят двух молодых людей, братьев, которых обвиняют в организации серии взрывов на Бостонском марафоне – девять человек погибли, сотни ранены. В вышине над Оклендом завис полицейский вертолет – наблюдает забастовку докеров в Оклендском порту. На дворе 2015 год: четырнадцать лет прошло с 9/11, семь – с прихода в Белый дом администрации Барака Обамы. Страна отошла от времен Буша и обострения паранойи; активные преследования американских мусульман отчасти поутихли, но любое преступление, совершенное американским мусульманином, по нескольку месяцев кряду раздувает пламя исламофобии.

Приезжает Мохтар – он старше, собраннее, чем в последнюю нашу встречу. Из машины выходит человек в хаки и лиловой безрукавке. Волосы коротки и напомажены, эспаньолка аккуратно подстрижена. Шаг ровен необычайно – торс почти неподвижен, ноги несут Мохтара через дорогу к нашему столику на тротуаре. Мы обмениваемся рукопожатием – на правой руке у него крупное серебряное кольцо, испещренное паутиной значков и с крупным рубиново-красным камнем.

Он заскакивает в «Голубую бутылку» – поздороваться с друзьями, которые там работают, и принести мне чашку эфиопского кофе. Требует подождать, пока остынет, а уж потом пить. Кофе нельзя пить слишком горячим, говорит он, – не чувствуешь оттенков, вкусовые сосочки от жара немеют. Когда мы наконец устраиваемся за столом, а кофе остывает, Мохтар приступает к своей истории – как его поймали и освободили в Йемене, как он рос в Тендерлойне (это чуть ли не самый неблагополучный район Сан-Франциско) и как, работая консьержем в шикарном небоскребе в центре города, он нашел свое призвание – кофе.

Мохтар тараторит. Он очень остроумный и бесконечно искренний, истории свои иллюстрирует фотографиями в смартфоне. Порой ставит музыку, которую слушал по ходу сюжета. Порой вздыхает. Порой недоумевает, как это он такой уродился, отчего ему так повезло – ребенок из Тендерлойна, бедная семья, а теперь он кофейный импортер, и довольно успешный. Порой смеется, изумляясь, что еще жив, – он ведь угодил под саудовскую бомбардировку Саны, а когда страну охватила гражданская война, побывал в заложниках у двух разных йеменских группировок. Но в основном ему охота поговорить про кофе. Показать мне фотографии – кофейные деревья, кофейные фермеры. Поделиться историей кофе – многослойной сагой о приключениях и подвигах, что наделила кофе его нынешним статусом, превратила в главное топливо мировой продуктивности и товар потребления на семьдесят миллиардов долларов. Застопоривается Мохтар лишь однажды – рассказывая, как переживали его друзья и родные, когда он застрял в Йемене. Его большие глаза наливаются слезами, и он умолкает, листает фотографии в смартфоне, берет себя в руки и продолжает.

Сейчас, когда я дописываю эту книгу, с той встречи в Окленде миновало три года. До начала этого проекта я пил кофе эпизодически, а к разнообразию сортов относился с великим подозрением. Я считал, что кофейное гурманство – слишком дорогое удовольствие, а всерьез вникать, как кофе сварен, где выращен, и стоять в очереди за кофе, который сварен так или сяк, может только претенциозный болван.

Но я объездил плантации кофейных фермеров по всему миру, от Коста-Рики до Эфиопии, и у меня открылись глаза. Мне открыл глаза Мохтар. Мы навещали его родных в Центральной долине Калифорнии и собирали кофейные ягоды в Санта-Барбаре, на единственной кофейной плантации, расположенной в Северной Америке. В Харэре мы жевали кат и бродили в холмах над городом среди старейших кофейных деревьев на земле. Повторяя путь Мохтара в Джибути, мы навестили пыльный и безысходный лагерь беженцев неподалеку от прибрежного городка Обок, и я смотрел, как Мохтар выбивает паспорт для молодого йеменского студента-стоматолога, который бежал от гражданской войны и лишился всего – даже удостоверения личности. В глухих горах Йемена мы пили сладкий чай с ботаниками и шейхами и слушали жалобы людей, которым ни на что не сдалась эта гражданская война – они просто хотели мира.

После всего этого американские избиратели проголосовали за – ну или коллегия выборщиков допустила к власти – президента, который посулил закрыть границы для всех мусульман, «пока мы не поймем, что творится», как он выразился. После инаугурации он дважды пытался запретить въезд в Соединенные Штаты гражданам семи преимущественно мусульманских стран. В списке был и Йемен – на планете, пожалуй, не найдется более непонятой страны.

– Надеюсь, у них там в лагерях есть вайфай, – сказал мне Мохтар после выборов.

Эта мрачная шутка была тогда в ходу у американских мусульман: речь шла о том, что Трамп при первой же возможности – допустим, если какой-нибудь мусульманин устроит в Штатах теракт, – предложит ввести регистрацию или даже интернирование мусульман Америки. Мохтар, когда так пошутил, был одет в футболку с надписью «ЗАНИМАЙСЯ КОФЕ, А НЕ ВОЙНОЙ».