Настоящая принцесса и Летучий Корабль - Александра Егорушкина

в которой Филин сердится, а Король Радингленский чинит электричество

В тот же день, но несколько раньше, король Радингленский Инго Четвёртый и Филин, придворный маг, сидели на нагретом сумасшедшим июньским солнцем ковре и наводили порядок в среднем ящике громадного письменного стола. Когда-то это был стол Филина, и стоял он в комнате придворного волшебника, а комната располагалась на вершине самой высокой из дворцовых башен. Когда умеешь превращаться в птицу, можно входить через окно в десятках метров над землей — никто и не узнает. Теперь здесь обитал Инго. Башня ему нравилась, потому что тут король мог побыть в блаженном одиночестве. Мало кто из придворных потащится по крутой лестнице в семьсот тридцать девять ступенек узнавать, не угодно ли чего Его Величеству. А ещё из круглого окна были видны крыши Радинглена и далёкая гавань. Правда, Инго не слишком часто бывал в собственных покоях. Вот и до стола руки дошли только сейчас.

— Ого, а это что такое? — спросил король, разглядывая обтянутую бархатом коробочку.

— Открывается вот тут. — Филин щелкнул крышкой. — Амберхавенский янтарь.

— В Северном море же нет янтаря, — удивился Инго.

— Как видишь, есть.

На полу уже лежало несколько потрепанных записных книжек, толстая тетрадь в голубой обложке, жестянка из-под леденцов, горсточка карандашных огрызков, маленький фарфоровый совёнок с круглыми глазами, калейдоскоп в мизинец длиной и много чего ещё. На каждую вещь у Филина находилась своя история.

— Глядите, Филин, тут альбом какой-то… — Инго потянулся и выдвинул следующий ящик.

— Ничего себе! Это, между прочим, мой университетский выпуск. Ну и ну… А я-то думал, куда он делся, всё дома перерыл…

— О, футляр для очков. Ваш?

— Мой, спасибо… И очки целы… Будут запасные. — Филин открыл футляр. На ладонь выкатился маленький серебряный бубенчик.

— Вот это да, — тихо сказал волшебник и поднялся на ноги. Он позвенел бубенчиком над ухом — раз, другой, третий. И почему-то помрачнел.

Инго осторожно взял бубенчик и повертел его в пальцах. Вещица тихо позвякивала. С одной стороны была выгравирована крошечная длинноклювая птица.

— Знаешь, что это? — тихо спросил волшебник. — Не знаешь, конечно… Их делают в Амберхавене, на Магическом Факультете. Полезнейшая вещь. — Услышав слишком хорошо знакомое слово «Амберхавен», Инго почему-то сжал губы. — Если кто-нибудь подарит тебе такую вещицу, стоит в неё позвонить — и даритель тут же откликнется. Телепатически. Хоть с края света. — Филин вздохнул. — Теперь это просто бубенчик. Возьми, может, Лизавете понравится. — Он помолчал. — Мне эту штучку подарил один мой друг. Однокурсник. Коракс его звали.

— Молчит? — спросил Инго.

— Молчит, — подтвердил волшебник. — А молчат в таких случаях только мёртвые. Эх, Коракс… Он умел в ворона превращаться, мы иногда летали вместе.

— А давно…

— Тринадцать лет почти, с тех самых пор, — невесело отозвался Филин. — Наверно, он тогда и погиб. Я так и думал. И в Амберхавене этой весной мне сказали, что никто ничего о нём с тех пор не слышал… Да, — Филин положил бубенчик на ладонь Инго и отдернул руку, будто холодное серебро жглось. — Знаешь, я, оказывается, всё это время надеялся, что ошибаюсь. Эх…

— Я о нём от вас никогда не слышал.

— Мы в последнее время почти не разговаривали, — объяснил Филин. — Мы ведь были очень дружны, а потом у него в голове завелась странная идея. Хотя и не новая — что добро должно быть с вот такими кулаками.

Инго слушал молча. Будь тут Лиза, она услышала бы, что молчание это звенит от напряжения.

— …Ко всеобщему удивлению, связался он с одной нехорошей магической компанией. Были у нас в Университете и такие. Никто ничего про его планы не знал, кроме меня. Я его отговаривал, да куда там! Кораксу подвигов захотелось — ввинтиться в какой-нибудь чёрный орден изнутри, что твой Штирлиц, и разбить в пух и прах для всеобщего блага. А для этого нужно, чтобы за своего считали… Иначе никак… Знаешь, я довольно быстро перестал ему верить, и это было больно. Старые друзья — они как родственники, их не выбирают. А потом он пропал — тогда же, когда и твои родители. Боюсь, что бывший друг мой Коракс умер скверно… Послушай, у меня же и фотография его есть, — Филин кинулся к альбому.

— Вот!

На старой черно-белой фотографии самозабвенно хохотали трое. Несусветной красоты девушка в белом платье сидела на спинке садовой скамейки, а у её ног — маленький светловолосый в ковбойке, в коем угадывался Филин, только без очков и бороды, и высокий брюнет в вышитой жилетке.