Слава, любовь и скандалы - Джудит Крэнц Страница 82

— Фов, не пытайся изменить многовековые традиции. Разве девушки в США играют в футбол?

— Папуля, в Штатах девушки делают все.

— Не называй меня папулей, — только и смог выговорить Мистраль в ответ на ее потрясающую дерзость.

Официант положил перед ними меню. В вагоне-ресторане работали два повара, и им удавалось готовить очень приличные блюда. Фов и Мистраль заказали налима, жаркое из кролика с молодым картофелем и салатом, а на десерт сырное ассорти и мороженое, о котором Фов мечтала целый год.

— Что ты теперь пишешь? — спросила Фов. С годами Мистраль становился все более самокритичным. Он заканчивал совсем немного полотен, большинство из недописанных картин отправлялись в огонь.

— Не напоминай мне об этом! Скажи лучше, чем ты занимаешься? Ты все еще ходишь на занятия живописью?

— Конечно… Скажи, папа, настанет ли день, когда я пойму, что научилась хоть чему-нибудь по-настоящему стоящему, нужному?

— Со мной такого не случалось. Так что вряд ли и тебе выпадет такая удача. Можно всю жизнь просыпаться с вопросом: что тебе еще откроется? Что из неизвестного утром станет знакомым и понятным к вечеру? Но сколько раз я говорил тебе об этом, моя Фов! Когда же ты наконец поверишь мне?

— Я все еще думаю, что должна больше работать, — негромко ответила Фов. Только в живописи она ощущала себя неудачницей, неспособной двигаться дальше, добиться успеха из-за собственной неуверенности и досады.

Когда она была маленькой — и теперь, когда Фов оглядывалась назад, эти годы казались ей такими беззаботными и беспечными, — она не знала никаких ограничений. Фов без страха рисовала, писала красками, но с каждым годом груз от сознания, что она дочь Мистраля, становился все тяжелее. Иногда ей хотелось, чтобы у нее вообще не оказалось никакого таланта к живописи. Жизнь стала бы намного проще.

Фов ела рыбу и вспоминала свое первое лето в «Турелло». Подумав несколько дней, Мистраль разрешил ей войти к нему в мастерскую при условии, что она не станет докучать ему вопросами, пока он будет работать. Отец дал ей уголь, бумагу, несколько тюбиков с краской, пару старых кисточек, холст и устроил ее в углу комнаты.

Сначала Фов молча наблюдала за ним, но он так долго ходил по студии между двумя мазками краски на холсте, что она быстро потеряла интерес к его странным перемещениям и занялась тем, что он ей дал.

Дома в Нью-Йорке у нее были карандаши, пастель и акварельные краски, которыми она пыталась копировать картинки из любимых книжек. Но никому и в голову не приходило предложить ей поработать маслом.

Запах опьянил ее сразу же. Затем, повторяя движения отца, Фов выдавила по капле краски из каждого тюбика, расположив их полукругом на старенькой палитре, которую дал ей Мистраль. «Что дальше?» — думала Фов, стоя перед первым чистым холстом в своей жизни. Ей очень хотелось спросить отца, но она не решилась мешать ему. Книг в комнате не оказалось, и она не могла найти картинку, чтобы скопировать ее, не оказалось ни цветов в вазе, ни фруктов на подносе. Огромные картины на стенах вокруг нее показались ей слишком сложными. Фов вздохнула, окунула кисть в темно-синюю краску и принялась рисовать то, что привлекло ее внимание — мольберт отца.

Она свела рыжие бровки в одну линию, рисуя свободно и упрямо, не задумываясь о перспективе, так как не знала, что это такое. Она рисовала только то, что видела. Фов работала упорно и так тихо, что прошло больше часа, прежде чем Мистраль вспомнил о ее существовании. Девочка была так поглощена рисунком, что не заметила, как отец подошел к ней и встал сзади, пытаясь понять, на что она способна. Волосы зашевелились на затылке у Мистраля, когда он увидел работу дочери. «Она видит так, как видят художники», — подумал он. Мистраль ничего не сказал девочке, но на следующий день принес в студию пучок травы в вазе, а позже дал ей яблоко.

— Смотри, смотри, Фов… Малышка, ты должна научиться видеть. Вот это яблоко. Оно кажется совсем круглым, но если присмотреться, то ты увидишь, что оно немного неровное, чуть выше с одной стороны, и совсем не круглое… А почему оно не катается, как шар, это яблоко? Потому что внизу оно почти плоское… Маленькая моя девочка, ты видишь эту царапину на его кожице? А какого цвета эта царапина? Фов, смотри! Она почти белая. А ты видишь этот оттенок желтого на красном? Ты заметила, где желтый становится ярче? Ты понимаешь, что все эти краски могут оказаться на твоем холсте, Фов?

И Мистраль наконец сделал то, о чем мечтал с первого дня. Этот момент ни один из них никогда не сможет забыть. Его рука легла поверх руки Фов и направила ее, чтобы кисть двигалась в нужном направлении, передавая свою силу ее хрупким пальчикам. Фов расслабила руку, только крепко держала кисть, и позволила своей руке слиться с рукой отца, прочувствовала каждой клеточкой ее движения. Она видела и чувствовала, как ее кисть наносила один мазок за другим, впитывая знания умом и телом.

Его рука учила ее руку. Пусть каждый художник неповторим, но Мистраль верил в то, что в живописи существует особый язык, которому можно научить. И его грамматике он учил в тот день Фов.

В то лето, когда восьмилетняя Фов впервые появилась в «Турелло», Мистраль после двадцатилетнего отсутствия снова начал бывать в кафе в Фелисе. Каждый день перед ужином Мистраль приводил туда девочку только ради того, чтобы заказать «прохладительное для моей дочери Фов». Мрачные мужчины неохотно, с подозрением, но все же сдались перед обаянием рыжеволосой забавной девчушки, и Мистраль снова стал заказывать выпивку для всех.

Мистраль никогда не брал с собой Надин. Если бы ему даже пришло это в голову, Кейт ни за что бы не отпустила дочь. Когда Мистраль вернулся после своих странствий по свету в 1956 году, он узнал, что Надин с восьми лет учится в школе в Англии, и ни разу не пожалел об этом.

Надин была еще совсем юной, но она уже привыкла считать Фелис некой старомодной причудой, вмешавшейся в ее сложную жизнь. Хотя его существование и придавало вес мадемуазель Надин Мистраль. Кейт позволила дочери относиться к «Турелло» как к не слишком удачно выбранному месту для проживания, капризу ее знаменитого, но эксцентричного — в рамках приличий, разумеется, — отца.

Когда Надин стала старше, она обнаружила, что ферма отлично вписывается в ее систему ценностей. «Турелло» было хорошо известно в мире, и стоило ей упомянуть поместье в разговоре с друзьями, как к ней начинали относиться, словно к наследной принцессе. Именно в «Турелло» Надин привозила ненадолго своих «особых» друзей, чтобы потом умчаться на более модные и шумные курорты.

Надин, утонченная Надин, с холодными зелеными глазами, прямыми белокурыми волосами до плеч и хитрой усмешечкой на пухлых розовых губах была крайне непопулярна в Фелисе.

К жене Мистраля местные кумушки относились тоже не слишком благосклонно. Когда приехала Фов, пересуды вспыхнули с новой силой, и в потоке сплетен, наводнивших Фелис, нашлось место и для смакования подробностей семейной жизни Мистраля, занимавших жителей Фелиса и его окрестностей не один год. Кейт Мистраль отправлялась за покупками в Апт или в Авиньон, игнорируя лавочки в Фелисе, чего ей не могли простить все соседи. Ее поведение лишь подливало масла в огонь всеобщей недоброжелательности. Кейт редко останавливалась даже на местной заправке. Но чего еще ждать от женщины, которая считает себя лучше своих соседей?