Рабыни дьявола - Жюльетта Бенцони Страница 80

– Этих двоих заковать! До новых распоряжений!..

– Вы не имеете права! – внезапно ожив, возмутилась Марианна и, несмотря на усилия Агаты, поспешила к своим друзьям.

Но она сразу же была укрощена.

– Я имею все права! – отпарировал американец. – Здесь я единственный господин после Бога.

– На вашем месте, – бросил Жоливаль, спокойно направляясь к двери под охраной двух матросов, – я не приплетал бы Бога к этой грязной истории! Тут побеждает дьявол и… ваш честный друг доктор! «Honest, honest lago», – сказал Шекспир.

– Оставьте доктора Лейтона в покое!

– Его? Который нарушил клятву Гиппократа и донес о состоянии Марианны?

– Она не пустила его к себе и не может считаться его пациенткой!

– Ужасно умное рассуждение… явно исходящее не от вас! Скажите просто, что он подставил ей ловушку, самую подлую, прикрываясь милосердием! А вы рады стараться! Я не узнаю вас больше, Язон!

– Я же приказал увести его! – заревел тот. – Чего вы ждете?

Матросы сейчас же увлекли с собой Жоливаля и Гракха. Юный кучер отчаянно отбивался, но был не в силах что-нибудь сделать. Тем не менее, когда его волокли мимо Язона, ему удалось упереться, остановиться и устремить к нему горящий негодованием взгляд.

– Подумать только, что я вас любил!.. И восхищался вами! – В его голосе горечь и отчаяние смешались с гневом. – Мадемуазель Марианне лучше было оставить вас гнить на каторге в Бресте, ибо вы это заслужили, если не тогда, то теперь!

Затем, плюнув на пол, чтобы подчеркнуть свое презрение, Гракх перестал наконец сопротивляться и дал увести себя. За несколько секунд каюта опустела. Язон и Марианна остались лицом к лицу.

Вопреки своей воле, корсар проводил Гракха взглядом. Под его яростной анафемой он побледнел, сжал кулаки, но никак больше не прореагировал. Однако Марианна заметила, что взгляд его омрачился и в нем промелькнуло что-то вроде сожаления.

Неистовство сцены, подмостками для которой стала каюта, мгновенно вернуло все ее мужество. Битвы были для нее родной стихией. Она чувствовала себя в них почти непринужденно и в некотором смысле испытала тайное облегчение, покончив с удушающей атмосферой лжи и уверток. Слепая и ревнивая ярость Язона рождена прежде всего любовью, хотя он, без сомнения, отбросил бы с ужасом саму такую мысль, и это был пожирающий огонь, который, может быть, готовился все уничтожить. В несколько мгновений не останется ли только пепел от любви, которой она жила так долго… и от ее сердца?..

Агата примостилась возле койки. Словно автомат, Язон подошел к ней, спокойно взял за руку и увлек в ее спальню, где и запер на ключ. Скрестив руки на груди, укрытой большой шалью, которую она набросила на ночную рубашку, Марианна молча следила за его действиями. Когда он вернулся к ней, она выпрямилась и гордо вскинула голову. Ее зеленый взгляд был полон боли, но она не опускала его.

– Вам остается завершить начатое, – сказала она спокойно, опуская шаль как раз настолько, чтобы открыть тонкую шею с заметными синяками. – Только прошу вас поторопиться… Если только вы не предпочтете повесить меня на грот-мачте на глазах у всей команды!

– Ни то ни другое! Только что, сознаюсь, я хотел убить вас! Я жалел бы об этом всю жизнь: такую женщину, как вы, не убивают! Что касается того, чтобы повесить вас на рее, то, знаете, у меня нет склонности к драмам, в чем вы, безусловно, поднаторели на сцене. К тому же подобное зрелище, может быть, и обрадовавшее бы мою команду, вряд ли привело бы в восторг ваших сторожевых псов! У меня нет ни малейшего желания, чтобы фрегаты Наполеона обстреляли нас и отправили на дно!

– Что же вы тогда сделаете со мною и моими друзьями? Вы свободно можете вместе с ними заковать и меня!

– Это бесполезно! Вы останетесь здесь до нашего прибытия в Пирей. Там я высажу вас с вашими людьми… и вы получите возможность найти другой корабль, который отвезет вас в Константинополь.

Сердце Марианны сжалось. Чтобы так говорить, надо быть уверенным, что любви к ней больше не существует!

– Так-то вы выполняете свое обязательство? – сказала она. – Разве вы не обещали доставить меня в порт?

– Один порт стоит другого. Пирей вполне подходит. Из Афин вам не составит труда добраться до турецкой столицы, а я… я навсегда избавлюсь от вас!

Он говорил неторопливо, без видимого гнева, но напряженным и усталым голосом, в котором остатки опьянения смешивались с отвращением. Несмотря на возмущение и боль, которые она испытывала, Марианна ощутила, как ее сердце охватило своего рода сострадание: Язон выглядел как человек, сраженный насмерть… Очень тихо она прошептала:

– Неужели это все, что вы желаете? Больше не видеть меня… никогда! Чтобы наши дороги разошлись и более не пересеклись?

Он отошел от нее и смотрел в иллюминатор на солнце, зажегшее пожаром море, чья глубокая синева вспыхивала тысячами блесток. У Марианны появилось странное ощущение, что ее слова проникли в него и заставили окаменеть.

– Я не желаю больше ничего другого! – подтвердил он наконец.

– Тогда, по меньшей мере, решитесь сказать мне это в лицо!

Он медленно вернулся и посмотрел на нее. Проникшие в каюту солнечные лучи залили ее светом. Обвивавшая ее плечи красная шаль горела огнем, а густые черные волосы подчеркивали прозрачность ее напряженного лица. С синими следами на шее она была трагична и прекрасна, как грех. Под складками алого кашемира ее грудь трепетала от волнения.

Язон ничего не говорил, но его взгляд, по мере того как он всматривался в стоящую перед ним стройную фигуру, мутнел и наполнялся бессильной яростью.

– Да, – неохотно признался он наконец, – я еще желаю вас! Несмотря на то, что вы есть, несмотря на отвращение, которое вы мне внушаете, к несчастью, я не могу угасить жажду к вашему телу, ибо вы своей красотой превосходите то, что может выдержать мужчина! Но и это я переборю, я смогу убить мое желание…

Волна радости и надежды захлестнула Марианну. Неужели возможно после всего преодолеть этот трудный мыс… одержать такую немыслимую победу?

– Не проще ли будет… и разумней позволить мне рассказать вам все? – прошептала она. – Я клянусь спасением моей души ничего не утаить от вас из того, что со мною произошло… даже самое позорное! Дайте же мне шанс… Согласитесь дать мне единственный шанс!

Теперь у нее появилось желание защищаться, рассказать ему об ужасе, который накапливался неделями и душил ее… Она чувствовала, что еще может выиграть, что можно вернуть его к ней. Это было видно по изголодавшемуся выражению его взволнованного лица, придававшему ему мученический вид. Она обладала еще громадной властью над Язоном… только бы он согласился выслушать ее.

Но он не слушал ее! Казалось, что даже в эту минуту произносимым ею словам не удавалось проникнуть сквозь панцирь, которым он укрылся. Да, он смотрел на нее, но странно отсутствующим взглядом, и когда наконец заговорил, то обращался к самому себе, словно Марианна была только красивой картиной или статуей.