Отворите мне темницу - Анастасия Туманова Страница 79

Приятные размышления были прерваны весёлым голоском горничной:

– Пани Лидия, кавы не изволите ли испить?

– Матка Боска! Пранька! – Лидия даже приподнялась в кровати. – Ты всё же нашла здесь кофе?!

– Да не я, пани Лидя! – смазливая белокурая Пранька, осуждённая на каторгу за убийство и кражу в варшавском борделе, протиснулась в горницу, неся поднос с дымящейся чашкой. – От пана Тимаева прислали утром! Просили принять и не побрезговать подарунком!

– Ах, как же он мил! – искренне воскликнула Лидия. – Что значит – настоящий кавалер, хоть и москаль! Давай скорее сюда… а что там на улице грохает? Опять этот Ефим ужасный?

– Он самый! Дрова рубит. Прикажете отослать?

– Нет, зачем же… пусть работает. Ступай.

Пранька ушла. Лидия прислонилась спиной к бревенчатой стене и медленно, глоток за глотком, начала пить кофе. Она была совершенно счастлива. Озорное настроение не покидало её, и понемногу захотелось, чтобы такое же лёгкое, детское счастье испытал кто-нибудь ещё. Лазарева широко улыбнулась, зажмурившись. Рассмеялась над внезапно пришедшей ей в голову мыслью и, отставив чашку, крикнула в открытое окно:

– Ефим! Гладиатор! Брось топор! Иди немедля сюда! Сюда, в спальню, неси дрова!

Вскоре в сенях загремело, и «гладиатор» вошёл: огромный, настороженный, взъерошенный, как сорняк под забором. Не поднимая взгляда, прошёл к печи и вывалил рядом дрова.

– Для ча вам в спальне-то топить, барыня? И так на дворе дышать нечем…

– Ефим, почему ты не здороваешься? – томно проговорила Лидия, потягиваясь в постели. – Что это, право, за поведение?

– Доброго утра, барыня.

– Вот так-то лучше. Поди сюда.

– На что вам?

– Поди! Я тебе велю!

Он нехотя подошёл, и на один миг Лазареву всё же кольнуло испугом. Она уже знала, что при первой их встрече Ефим не солгал ей: он действительно попал на каторгу за двойное убийство. Но почему-то именно это притягивало её ещё сильнее к огромному парню с разбойничьей физиономией. Заигрывать с ним было всё равно, что качаться на качелях над обрывом: от собственной отваги и удали перехватывало дух. Уже несколько раз она пыталась разговорить Ефима, но этот неотёсанный болван мало того, что ни разу не поднял на неё глаз, так ещё и убегал сразу же! Совсем развеселившись, Лидия подумала, что сегодня Ефим от неё так просто не отделается. Уж слишком хорошее у неё было настроение!

– Ну что ты всё стоишь, как дурак? Сядь сюда, рядом со мной!

Он не тронулся с места.

– Ефим, ты оглох?

– Куда это я сяду, барыня? – послышался мрачный ответ. – Сами знаете, что не положено. Позвольте идти.

– Ну, завела сорока Якова… Других слов ты, что ли, не знаешь? Посмотри на меня немедленно!

Молчание. Он упрямо не поднимал взгляда. Тогда Лидия ловко взобралась с ногами на постель, выпрямилась… и вдруг с испуганным вскриком, теряя равновесие, качнулась вперёд. Ефим машинально подхватил её, поставил на пол; его кандальная цепь сильно ударила её по локтю, и женщина сморщилась:

– Ах, как больно… Медведь!

– Прощенья просим… Осторожней надо вам!

– Ты меня не отпустишь? – широко и нежно улыбнулась Лидия ему в лицо.

– Да я вас и не держу. – без всякого выражения ответил Ефим, и она с изумлением убедилась, что это так и есть. От досады стиснуло дыхание. Лидия перестала улыбаться. Сев на постели и словно случайно забыв одёрнуть кружевную рубашку на коленях, грустно спросила:

– Ефим, я не могу понять – ты меня боишься или моего мужа?

Он тяжело вздохнул. Помолчав, снова попросил:

– Дозвольте идти… Некогда.

– Господи, как же ты мне надоел! – вышла Лазарева из себя. Хорошее настроение начало таять, злость подкатила к горлу. Захотелось ударить наотмашь этого болвана в цепях, который испортил такой славный день своим тупым упрямством. – Ты ведь прекрасно знаешь, что мужу моему на меня плевать!

– Оно и понятно…

– К-как ты сказал? – не поверила она своим ушам. Но Ефим молчал, уставившись в пол, и в конце концов Лидия решила, что ей почудилось.

Глубоко вздохнув, она приказала себе успокоиться. В конце концов, ничего удивительного, что Ефим боится. Глупый… Наверное, и не видал никогда такой красоты, такой утончённости, изысканности… Женат на дуре из лазарета, которая вечно бегает в заляпанном кровью переднике, варит вонючие снадобья, не улыбается, не кланяется, платок грубый по самые глаза – колода колодой! Если сейчас осчастливить его – всю жизнь после будет вспоминать, как о нежданном чуде… Лидия улыбнулась своим мыслям, решила всё же быть великодушной и, изящно придерживая тонкими пальчиками складки рубашки, поднялась с постели.

– Ефим, неужто я нехороша? – тёплые ладони мягко, нежно опустились парню на плечи. – Ты ведь, я знаю, женат? Но твоей жене вовсе не нужно знать об этом… Неужели же она лучше меня? Ну, что ты всё отворачиваешься, дурачок? Посмотри же на меня! Я так велю!

Ефим странно усмехнулся. Поднял голову – и Лазареву отбросило к стене. На неё в упор смотрели мёрзлые, как февральская полынья, отпетые и страшные глаза убийцы.

– Па-не Е-зусе… – сорвалось с разом пересохших губ.

– Да вам рядом с моей Устькой не стоять! – грубо сказал Ефим, разворачиваясь и шагая к порогу. – И Василья Петровича жаль: экая курва досталась!

– Как… как ты смеешь!!! Лайдак, пся крев!!! – с нервным рыданием вырвалось у Лазаревой. Но Ефим широко, нагло ухмыльнулся и шагнул за порог. Дверь захлопнулась, скрипнули ступени крыльца – и со двора донеслась похабная заводская песня:

– А у Маньки под исподним есть отхожая дыра…

– Скотина… скотина! Каторжник! Ты ещё попомнишь… – сквозь стиснутые зубы прошептала Лазарева. Ничком повалилась на постель и разрыдалась: отчаянно и зло. В двери показалось и тут же исчезло перепуганное лицо горничной. На полу грудой валялись рассыпанные дрова.

После обеда Владимир Ксаверьевич Тимаев сидел в своём кабинете над бумагами. Солнце, бившее в окна с утра, спряталось, снова закапал мелкий дождь. Отчаянно ныли спина и ноги, и начальник завода про себя уже не раз проклял вчерашние танцы. Однако, при воспоминании о свежем, молодом лице госпожи Лазаревой, её дрожащих пушистых ресницах, запахе пачулей и низком хрипловатом шёпоте он то и дело улыбался и кряхтел. Роскошная… роскошная женщина, что и говорить! И целый вечер – с ним одним! Стоило ради этого соглашаться на должность и ехать в эту богом забытую медвежью дыру! А господин инженер – глуп как пробка и сам виноват будет, ежели супруга другим утешится. Это же надо – жить с каторжанкой, когда собственная супруга так хороша несказанно! И добра, и умна, и вести в приличном обществе себя умеет, а уж как смеётся!.. Просто мурашки по коже… Право, Лазарев сам будет виноват…