Кинжал раздора - Марина Эшли Страница 79

– Вы с Рафаэлем вдвоем на многое способны, – согласился отец и хмыкнул: – А предоставить сундук – ума не надо.

– Неправда, – подал голос из своего кресла Раф. – Женевьева очень много труда вложила и идей подала…

На его слова никто не обратил внимания.

– Зачем тебе понадобилось нас мирить? – сжал кулаки отец.

Мама часто задышала.

– Барт, скажи им! – не выдержал Раф.

Он смотрел на Барта своими широко распахнутыми лучистыми глазами. Барт вздохнул. Вот так же Раф смотрел на него, когда их кот, тогда еще котенок, залез на дерево и орал, не мог спуститься. Мол, ты же мой Замечательный Старший Брат, ты сейчас совершишь подвиг – спасешь кота. Залезешь за ним на это трухлявое дерево, как нечего делать. Барт промямлил:

– Мы любим друг друга.

– Они собираются пожениться! – дополнил восторженно Рафаэль.

Вот тут-то Рафа услышали. Еще как услышали! Старшие Медичесы заговорили оба разом. Потом мама замолчала.

– Женись, – с ядовитой иронией предложил отец, – только убирайся вон из замка Медичесов, смени фамилию. И… и не смей считаться моим старшим сыном!

– И все из-за какой-то древней сказки о кинжале? – заорал Барт не своим голосом.

Медичес аж задохнулся от возмущения. Но произнести ничего не успел. Зазвонил телефон. Барт опередил всех. Ему пришло в голову, что это может быть Женевьева.

– Да, – сказал он с облегчением в трубку, – свободен, с удовольствием. Заезжайте за мной.

Швырнул ее на рычаг, обернулся. Три пары глаз выжидательно уставились на него.

– Кто это был? – прохрипел отец.

Барт взвился.

– Что? Мне теперь докладывать каждый раз, кто мне звонит? А то что? Выкинешь из замка? Или из семьи?

– Выкину как шелудивую собаку, – заверил отец, – и забуду твое имя, если будешь водить дружбу с Ме-ди-но-сами.

Барт хлопнул дверью в свою комнату. Слышно было, как он там внутри чем-то гремит, что-то швыряет. Когда он затих, к нему проскользнула мама. Бартоломью переодевался. Срывал с себя праздничный костюм и натягивал что-то менее парадное. Мама поправила ему воротничок рубашки. Барт потерся щекой о ее ладонь. Она погладила его по волосам. Но сказала совсем не то, что ему хотелось от нее услышать.

– Бартоломью, если два рода так долго и мучительно враждуют, то, может, не надо приводить в семью эту девушку. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Барт зло посмотрел на нее, увернулся от ее ласковых рук, выскочил в двери и направился к выходу. На вопрос Рафаэля, куда это он, буркнул, что поедет праздновать Рождество с приятелями, которые заскучали и ушли с бала. Он не стал дожидаться, пока за ним заедут в замок, и быстрым шагом пошел навстречу машине.

В компании незадачливых, отвергнутых на сегодняшнем балу кавалеров Барт заливал вином провал своего плана. Утром собутыльники переместились из бара в ресторанчик.

Барт пил. Только, казалось, он выкинул из головы всю мерзость домашней ссоры, кто-то из приятелей с пьяной жалостью поинтересовался, что случилось, почему его отфутболила та аппетитная голубоглазая блондинка. Барт многозначительно покачал головой. Пошатываясь, он залез на стол, выпрямился и сказал речь о превратности судьбы и зловредности людей. Слушатели ничего не поняли, но Барт говорил с таким чувством, что они заплакали. Барт сел на край стола и сам заплакал. Однако официантку, уставшую от работы в праздники, это не проняло. Она грубо стащила Барта вниз и разоралась, что вот молодежь пошла, допиваются до того, что обутые по скатерти гуляют. Их под ругань и крики выставили вон. Ничего, нашелся бар, который открылся пораньше.

Когда к их компании присоединилась еще одна, Барт не осознавал точно, где он и почему. Одна ухмыляющаяся рожа, впрочем, кое-что напомнила. Вот, кто во всем виноват!

– Оричес! Ты это подстроил! – Барт рванулся бить Ллойда.

Их с трудом разняли.

Рафаэль попытался рассказать родителям, какая Женевьева замечательная. Отец и слушать не стал. Возмутился, что этот негодяй (Бартоломью, естественно) посмел втянуть в свои авантюры и младшего брата, который только что в рот старшему не заглядывает, всячески его копирует. А мама с такой жалостью смотрела на Рафа, когда он пытался возразить, что тот бы выпрыгнул из своей коляски, если бы мог. Ему вдруг самому захотелось хлопать дверьми. Громко. Чтобы стены рушились, а родители наконец его услышали. Вместо этого он заперся у себя и сжимал кулак, пытаясь унять дрожь в руке.

На второй день до замка дошли сведения, как проводит время Бартоломью. Отец не поддался на мамины уговоры и не пошел разыскивать непутевого сына. А вечером третьего дня Барт сам вернулся. Его привез кто-то из сердобольных знакомых. Машина притормозила и уехала. Грязный, в одном ботинке, в двери ввалился Барт. Он еле стоял на ногах. Но хуже всего был запах. Семья, угрюмо поглощавшая ужин, изумленно уставилась на него. Таким они Бартоломью еще никогда не видели. Первым нарушил молчание кот. Он подошел и, мурлыкая, потерся о замызганную штанину. Барт присел и попытался кота погладить. И чуть не раздавил, навалившись. Кот заорал обиженно, а Барт, глупо улыбаясь, пошел к себе.

Послышался такой грохот, что стало очевидно: или Барт уронил нечто тяжелое, или упал сам. Мама и Раф одновременно дернулись на помощь. Мама запнулась о коляску, и Рафаэль остановился, развернулся резко.

– Довольны? – спросил он горько. – А что если наш Бартоломью никогда не станет прежним?

– Ничего, – скривился отец. – Переживет. Проспится и забудет. Невелика потеря: девица из семьи лгунов Мединосов.

Отец проговорил последние слова глядя куда-то поверх Рафаэля.

– Как же ты ошибаешься. Ты Барту жизнь ломаешь из-за глупого исторического заблуждения, – горячо воскликнул Раф.

– Докажите мне, что Мединосы не при чем, невинные они овечки, и покажите мне наши ножны. Да я тогда сам сосватаю ему эту девчонку у ее отца, – саркастически засмеялся Медичес.

Раф оглянулся, куда же отец там смотрит. Дверной проем подпирал Барт. Он, похоже, сунул голову под воду, но это мало помогло. Он не протрезвел.

Барту было плохо. Его тошнило, морозило, разрывало на мелкие осколки. Он ругался вслух, нес какую-то чушь, но облегчения это не приносило. Отпихнул мамины руки с компрессом.

– Зачем тебе ухаживать за злым самаритянином? Уйди, женщина!

– Это добрый самаритянин… – начала было поправлять его мама, но Барт так странно захохотал, что она поспешила отойти.

В ванной мама дала волю слезам. Она ползала на коленках, собирала тряпкой воду из разбитого унитаза (грохот был неспроста, Барт, оказывается, упал в туалете) и негодовала на «эту мерзавку с наивными голубыми глазками». О! Мама ее рассмотрела. Притворяется самой невинностью. И уже натворила столько дел. Ее рассудительный старший сын как с цепи сорвался. Ее ласковый младший ребенок смотрит на родителей волком. Все поссорились. Только потому, что эта девица висла на Бартоломью и заглядывала ему в глаза. Мама с силой выжала тряпку.