Единственная наследница - Звева Казати Модиньяни Страница 74

– Адвокат Пациенца поехал в Неаполь жениться, – сообщил таинственно Амброджино. – Вы и вообразить себе не можете, кто его невеста, – осуждающе покачал он головой.

– Кто же она? – спросила Мария, притворяясь удивленной.

– Бедные мы, бедные! – встряла Чеккина, которая только этого и ждала. – Нет больше порядка на свете.

– Представьте себе, – прошептал Амброджино с видом заговорщика, – синьор Чезаре пошел к Кузи, самому знаменитому ювелиру в Милане, и заказал бриллиантовое колье для невесты. Подумать только!

– Горничная мадам Лемонье, – снова влезла Чеккина, – сказала, что ее хозяйка тоже едет в Неаполь. Говорят, что она заказывала цветы, которыми будет украшена церковь. А потом вы знаете, где они будут жить? В особняке адвоката на виа Безана.

В действительности этот особняк на виа Безана, памятник архитектуры девятнадцатого века, был собственностью Чезаре Больдрани. Он находился в двух шагах от здания суда и составлял часть того, что Больдрани предоставил своему адвокату, чтобы подчеркнуть его особое положение. Кроме того, Пациенца имел «Изотта-Фраскини», самый престижный и дорогой автомобиль, своего личного камердинера, свой постоянный столик в «Савини», ложу в Ла Скала и место на ипподроме – все те символы богатства и престижа, без которых сам Больдрани мог прекрасно обойтись.

Миммо Скалья было дозволено щедро пользоваться предоставляемой богатством властью, чтобы знать тайную и явную жизнь людей, которые имели деловые отношения с Больдрани. Он был его министром иностранных дел и главой его службы безопасности. Принимая у себя самых богатых финансистов, самых известных политиков и самых титулованных аристократов, встречаясь с ними на корте, на ипподроме, в Ла Скала, адвокат Доменико Скалья шаг за шагом собрал такие документы и сведения, которые способны были лишить покоя и сна многих из них.

– Синьор Чезаре тоже едет в Неаполь? – поинтересовалась Мария.

– Да что вы! – замахал руками Амброджино. – Никогда в жизни!

– Так он и поедет, – добавила Чеккина. – Держи карман шире.

– Это было бы чудом, – сказал старый слуга. – Синьор Чезаре в жизни своей никуда не ездил. Единственный раз он был около Удине, да и то, когда служил в армии.

– Что ты говоришь, – накинулась на него Чеккина. – Не помнишь разве, как пять лет назад он ездил в Сан-Ремо, провожая синьорину Джузеппину, когда у нее был первый сердечный приступ?

– И правда, – согласился Амброджино. – Доктор порекомендовал ей морской воздух, и синьор Чезаре отвез ее туда. Купил там изумительную виллу, но больше никогда на ней не бывал.

– Морской воздух, – вмешалась Чеккина, – очень помог тогда синьорине, воздух и морская вода. А теперь адвокат Пациенца ездит на виллу вместо него.

– Подумайте только, синьора Мария, – разгорячился Амброджино. – Этот Пациенца дошел до того, что летает даже на самолете. Вы представляете? – изобразил он птицу, машущую крыльями. – Да он просто сумасшедший.

– Если бы он был сумасшедшим, – опять вступила Чеккина, – его невеста не вышла бы за него.

– Но в конце-то концов, – потеряла терпение Мария. – Кто же она такая, эта его невеста?

– Вы не знаете? – изумилась Чеккина. – Кокотка… – едва слышно испуганным голосом шепнула она. И тут же закрыла лицо руками.

– Ну какая кокотка, – вмешался Амброджино. – Она просто актерка. Выходит вся разрисованная на сцену, а одета так, что стыдно смотреть. Жениться на такой! И это после того как он собирался когда-то стать священником.

– Знаю я этих бывших священников, – подлила масла в огонь Чеккина. – Нет больше религии. Нет больше порядка на свете.

Задребезжал звонок рядом с буфетом и зажглась лампочка, обозначающая комнату синьорины Джузеппины. Мария быстро поднялась и вышла из кухни, в то время как слуги, оживленные предстоящей свадьбой адвоката, продолжали бурно ее обсуждать.

– У меня есть две вещи, – сказала при виде ее больная, – одна для тебя, а другая для Пациенцы.

– Для меня? – удивилась экономка.

– Правильнее сказать, для твоего сына, – Джузеппина протянула ей блестящую монету. – Это золотой маренго. [11]Возьми для твоего малыша. Немного, конечно, но на что-нибудь ему пригодится.

– Но мне неудобно… – попыталась было отказаться Мария. Она рассказывала Джузеппине свою историю с Немезио, и та знала о ней почти все.

– Ты должна думать о своем будущем, – напомнила она Марии. – У тебя впереди еще целая жизнь. Все может случиться. Это у меня впереди ничего нет.

– Ну о чем вы говорите, – мягко укорила ее Мария.

– У тебя доброе сердце, – вздохнула Джузеппина. – И муж твой человек искренний. Он, как цыган, соткан из ветра. А ты Миланка, ты дочь земли. На мгновение ветер приласкал землю, и земля почувствовала себя счастливой. Но ветер улетел далеко – у ветра нет цели. А земля остается там, где питает свои корни.

– Благодарю вас, – сказала Мария, кладя в карман золотую монету. Она была для нее скорее талисманом, залогом привязанности, чем денежной единицей.

– А это, – снова начала больная, протягивая ей небольшой сверток, перевязанный золоченым шпагатом, – это мой свадебный подарок для Пациенцы. Отнеси его на виа Безана, прежде чем он уедет в Неаполь.

– Через час он его получит, – уверила Мария, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Нет, не уходи пока, – сказала Джузеппина. – Посиди еще минутку со мной. – Ее руки, теперь свободные, беспокойно теребили простыню. – Знаешь, он хороший парень, этот Пациенца. Всю жизнь был такой рассудительный. А теперь, в тридцать лет, точно сошел с ума.

– Мне он тоже кажется хорошим человеком, – ограничилась замечанием Мария, которая обычно, не зная сути дела, не поддакивала никому.

– Это вне сомнения, – согласилась Джузеппина. – Но я себя спрашиваю, возможно ли, чтобы такой серьезный и положительный человек, как он… Даже если он имел несчастье родиться на Сицилии, – проявила она неистребимый дух сепаратизма, свойственный всем миланцам, – а потом переехал к нам, говорит на нашем языке, у него наши привычки и в то же время собирается жениться на какой-то особе, которую зовут Роза Эспозито. На театральной актрисе, неаполитанке. Была бы хоть Элеонорой Дузе, а то актриса на вторых ролях, которую в хорошем доме без него и не приняли бы.