Дворцовые тайны - Кэролли Эриксон Страница 71

— Многие бесплодные женщины, посетив монастырь, родили прекрасных сыновей.

Генрих посмотрел на меня недоверчиво:

— Кентская Монахиня действовала по указке императора Карла. Она была дурной женщиной.

— Тем не менее, Ваше Величество, если вы дадите свое позволение, я бы хотела взять с собой мою фрейлину Энн Кейвкант. Она очень страдает от опухоли в боку.

Глаза короля подернулись дымкой. Видно было, что он очень устал. Он уже хотел сказать «нет», но сдался, не желая тратить силы на споры.

— Ладно, Джейн, если тебе так угодно, — он махнул рукой. — Но помни — мне не нравится, что ты поклоняешься лжепророкам. Ты теперь королева и каждый твой шаг на виду. Любое твое слово, любое твое действие должно быть направлено на поддержку трона, а не на подрыв его устоев. Общеизвестно, что Кентская Монахиня была казнена за измену.

Несмотря на предупреждение короля, я не отказалась от своей идеи. Признаюсь, что я с тайным удовольствием решила действовать наперекор своему супругу. Слуги отнесли совсем ослабевшую Энн Кейвкант в карету, и мы тронулись в недолгий путь до обители.

Двор монастыря Святой Агнессы был запружен паломниками. Все эти люди прибыли сюда в надежде дотронуться до золотого реликвария, где хранился окровавленный обрывок сорочки, которая была на Кентской Монахине в день казни. По слухам, этот клочок ткани обладал чудодейственной силой.

Мое прибытие вызвало переполох. Пилигримы обступили меня, славя как «добрую королеву Джейн». Одни просили милостыню, другие умоляли о заступничестве, третьи передавали прошения или заклинали обратиться к королю от их имени. Я уже начала привыкать к такому отношению ко мне простого народа. Вот и сегодня я пообещала всем просителям, что уделю внимание их делам, но не позволила себе отвлечься надолго. Ведь я прибыла в монастырь, чтобы увидеться с Кэт и облегчить страдания моей фрейлины.

Войдя в здание монастыря, я тут же направилась в небольшой зал, где стоял реликварий, и велела слугам нести туда же Энн. Больную положили на деревянный помост рядом с алтарем, на который был водружен реликварий. Энн была бледна и лежала неподвижно с закрытыми глазами и едва дыша. Последние несколько недель нам казалось, что она вот-вот покинет этот мир. Приходивший осматривать ее королевский лекарь ничем не мог ей помочь, а лишь бормотал что-то о водянке и разводил руками.

Я опустилась на скамью перед алтарем и почувствовала, как на меня снисходят покой и умиротворение. Заботы отлетели прочь, а вместо них пришла и укрепилась надежда на лучшее.

Мимо меня проходили люди — молодая мать с плачущим младенцем на руках, женщина, которая вела за руку слепого, пары, двигавшиеся крепко обнявшись и словно ища опоры друг в друге, несчастный, который медленно прополз мимо меня на коленях, но они ничем не нарушали поселившегося внутри меня спокойствия.

Только когда я услышала, что кто-то прошептал мое имя и увидела Кэт в сером облачении послушницы, опустившуюся на колени передо мной, я смогла сбросить с себя приятное оцепенение.

Я обняла Кэт и подняла ее с колен.

— Дорогая моя Джейн… то есть, я хотела сказать, Ваше Величество… — робко начала она.

— Кэт, милая Кэт, останемся сестрами, как раньше. Нет нужды величать меня со всеми титулами.

Она улыбнулась:

— Тогда, моя дорогая сестра, не проследуешь ли ты со мной в беседку, где мы могли бы поговорить.

Кэт провела меня в маленький садик, тишину которого почти не нарушали редкие приходы и уходы других монахинь. Я рассказала ей о ее сыне Генри, о том, что Нед взял его к себе в дом и старается быть для него хорошим опекуном.

— Я стольким тебе обязана, Джейн, — сказала Кэт. — Если бы не ты, я бы до сих пор сидела взаперти в келье, а судьба Генри могла бы сложиться очень печально.

Ни одна из нас не упомянула о Джоне, но я точно знала, что мы обе думаем о нем.

Кэт помолчала, а потом вздохнула и решилась:

— Джейн, дорогая, сможешь ли ты спасти нашу обитель?

— Не знаю. Я еще не говорила с королем. Я должна очень тщательно выбрать момент, чтобы обратиться к нему с просьбой сохранить ваш дом. Он убедил себя в том, что все монастыри — прибежища порока и должны быть уничтожены. То, что он наживается на этом, в его глазах кажется добродетелью, — я тяжело вздохнула. — Король — умелый спорщик. Он может убедить любого в том, что сейчас темная ночь, а не белый день.

— Должна признать, что в его словах о монастырях есть зерно истины, — сказала Кэт. — За многие века среди монахов и монахинь наверняка были те, кто нарушал заповеди. Но ведь не только этим известны дома Господа, они славны добрыми делами, которые многократно перевешивают грехи. Теперь, когда я стала одной из сестер нашей обители, я собственными глазами вижу, сколько полезного совершается в этих стенах, и стараюсь участвовать по мере моих скромных сил. Мы всегда принимали у себя голодающих крестьян в годы неурожая, прятали беженцев — жертв войн между землевладельцами. Этот монастырь почти три века стоял на этой земле как оплот милосердия и божественной любви среди моря человеческой жестокости. А что будет с чудотворной реликвией? Если король продаст монастырь, новые владельцы наверняка решат снести его. Куда же тогда смогут податься крестьяне? Где найдут они помощь и убежище? И где смогут болящие молить о выздоровлении? У нас ведь были случаи чудесного исцеления — и я тому свидетельница.

— Постараюсь не уступить тебе в красноречии, когда буду просить короля сохранить обитель. Сделаю все, что в силах человеческих, — твердо пообещала я Кэт.

Мы вернулись в зал с реликварием, перед которым Энн Кейвкант продолжала лежать без движения. Мы с Кэт опустились на колени и помолились, а потом моя бывшая невестка удалилась, а я осталась, предаваясь благочестивым раздумьям и впитывая благословенный дух этого места, куда не доходили никакие земные заботы. Вечером нам предложили ночлег здесь же, в обители, и я заснула крепко как младенец на жестком ложе под тоненьким одеялом, хотя ночной воздух был не по-летнему холоден.

На следующее утро я отправилась проведать Энн и к своей несказанной радости заметила, что щеки ее немного порозовели. Она открыла глаза и с удовольствием отдалась в руки служанок, которые омыли, одели и покормили ее. Ее вновь отнесли в зал с реликварием, и я возобновила свое бдение подле нее. С каждым часом лицо моей фрейлины оживало, глазам возвращался прежний блеск, а тело наполнялось новыми силами. Время для меня пролетело незаметно, настолько глубоко погрузились мы в окружавшую нас благодать.

Уже на следующий день Энн самостоятельно садилась в постели и пыталась ходить, опираясь на руку служанки. Страшные боли, мучившие ее все последнее время, отступили, и в ее неверных движениях была лишь неловкость от долгого лежания. И наконец — вот уж чудо из чудес, — когда Энн позволила мне дотронуться до опухоли, она показалась мне как будто бы съежившейся, уменьшившейся в размерах. Вечером в отведенной мне келье Энн без всякого стеснения расшнуровала лиф и повернулась ко мне боком: на месте опухоли остался только ярко-красный прыщ размером с грецкий орех.