Любить и беречь [= Грешники в раю] - Патриция Гэфни Страница 68

Постепенно темнота и полное безмолвие принесли ему некоторое умиротворение. Он подумал об Энни. Если бы он был католиком, он мог бы пойти к знакомому священнику и исповедоваться, очистить совесть, сохранив тайну. Впервые ему понравилась эта идея, и это было странно, потому что раньше подобный ритуал всегда казался ему возмутительным, почти святотатственным извращением таинства искупления. Теперь он видел преимущества: личный характер, быстроту и немедленный результат: отпущение грехов.

Трудность с отпущением грехов заключалась в том, что требовалось раскаяние. Грешник не должен был больше грешить. Но любовь Кристи к Энни никогда, даже в глубине сердца, не казалась ему грехом, и отказ от любви выглядел святотатством. Не происки ли это Сатаны? Он улыбнулся про себя, думая, как бы она разозлилась, если бы знала о его мыслях. Правду сказать, он никогда особенно не верил в Сатану, и концепция зла была для него скорее абстракцией, чем реальностью; в нее гораздо труднее было поверить, чем в существование милосердного и любящего Бога.

Энни шутила, что он и она напоминали Иисуса и Марию Магдалину. Сравнение с Христом смущало Кристи, он казался сам себе слишком ничтожным, но что сказать об Энни? Видит ли Бог греховность одного из своих созданий, которое не может верить? Нет, это невозможно; Кристи чувствовал всем сердцем, что Энни – дитя Бога. Тогда как любовь к ней может быть злом?

Соскользнув со скамьи, он встал на колени на деревянную молельную скамеечку и закрыл лицо руками. Ему казалось, что хаосу в его душе вот-вот придет конец. Он хотел тишины и покоя в сердце, чтобы услышать послание Бога, если оно будет.

Шум. Путаница. Он стал читать известную молитву: «Дай нам во всех сомнениях и колебаниях мудрость понять в чем воля Твоя, ибо Дух мудрости спасет нас от неправого выбора и в Твоем сиянии мы узрим свет и в Твоих прямых путях не поколеблемся».

Часы на колокольне пробили одиннадцать.

В тишине после последнего удара Кристи стал молиться вслух:

– Боже, я не знаю, слуга я Тебе еще или нет. Я знаю, как легко обмануть себя, но мне стало казаться, что Ты не отвергаешь мою любовь к Энни, что я еще исполняю Твою волю, так же несовершенно, как всегда, но все же это Твоя воля. Помоги мне отличить то, чего хочешь Ты, от того, чего хочу я. Помоги мне не смешать это. Я хочу видеть правду. Мне нужно твое руководство. Господи, чтобы понять, что есть истина, а что моя себялюбивая мысль. Пожалуйста, помоги мне. Покажи мне путь.

В его голове по-прежнему была путаница.

– Прошу тебя, Боже, – напевно молился он, закрыв глаза и набожно сложив руки. – Покажи мне правый путь. Молю тебя, Боже. Это испытание? Энни мне послана для испытания или это благословение? Если она – Твое благословение, помоги мне узнать, что я сделал, чтобы заслужить его.

Ответа не было.

– Помоги мне, Боже, помоги мне, – начал он опять, чтобы изгнать из головы назойливые осколки мыслей. – Почему наша плотская любовь не кажется грехом? Дай мне мудрость и сострадание, чтобы понять, что правильно. Я думал, что знаю, но с тех пор, как она появилась, я не уверен, что знаю хоть что-нибудь. Помоги мне.

Если бы не звон часов, он не знал бы, идет время или стоит неподвижно. Маленький огонек на алтаре, который казался ему тусклым, горел в его глазах, как красное солнце, даже когда он закрывал их ладонями. Его колени, а потом пальцы на руках и ногах онемели. Он все время слушал, слушал. Иногда Бог говорит тихо, а он не мог позволить себе не услышать. Ближе к рассвету раннее пение зяблика пробудило его от какого-то оцепенения. За окном придела святой Екатерины местные воробьи чирикали в ветвях ясеня. Кристи поднял голову со скрещенных рук. Серебряный рассвет заполнял темные углы; белое покрывало алтаря ровно светилось, это был самый яркий предмет, который он видел, он был даже ярче свечи. И что-то произошло, установилось у него внутри. Он еще будет молиться, будет молиться всегда, в надежде, что это правда, а не самообман, но сейчас это казалось правдой. Сейчас этого было достаточно.

– Спасибо, – молился он, слишком уставший, чтобы радоваться. Это тоже придет потом.

«2 марта.

Я… я не знаю, кто я. Я правда не знаю. От Кристи пришло письмо. Он решил, что мы не совершаем греха, когда занимаемся любовью. Он говорит, что заключил договор с Богом. Он хочет огласить нашу помолвку в Пасхальное Воскресенье, и к дьяволу (поправка моя) общественное мнение. Я буду радоваться, я уже радуюсь, если не считать приписки: условия, на котором держатся хорошие новости.

Я вижу, что Бог Кристи очень хитер. Мы достигнем цели наших желаний, но за это надо платить. Я смотрю на слова письма снова и снова, стараясь понять их по-другому, но это не удается.

Разрази меня гром! (Худшее ругательство, которое я слышала из уст моего любимого.) Ад и проклятие! Хотела бы я знать больше ругательств, в такое время я остро ощущаю их нехватку. Дневник, ты готов?

Он отказывается от меня на время Великого поста».