Замуж – никогда - Таня Винк Страница 46

Аня останавливается:

— Не ходи за мной!

— А я за тобой и не хожу! Тоже мне, очень нужно! — Маша скрещивает на груди руки, но не уходит.

Недолго думая, Аня швыряет в нее кефиром. Ударившись о грудь Машки, пакет шлепается на пол и разрывается. Ноги обеих девчонок забрызганы кефиром. Ну, и все вокруг тоже.

— Дура, идиотка! — визжит Машка, и тут из-за стеллажа выходит охранник, дядя Сеня. Аня давно его знает, да и на похоронах он был.

— Что это вы тут устроили? — строго спрашивает дядя Сеня, сдвинув брови.

— Это все она! — Маша тычет в Аню пальцем.

Охранник щурится на Аню:

— Что ж ты, Аня, кефиром швыряешься?

Она не отвечает и смотрит в пол.

— Ладно, сейчас я позову уборщицу, жди меня здесь. У меня к тебе дело, — сказал дядя Сеня и направился в сторону касс.

Только теперь Аня заметила, что ее обидчицы и след простыл.

Вернулся охранник через пару минут с уборщицей.

— Вот, это Аня, Романа Андреевича покойного внучка, она нечаянно кефир уронила, — произнес он и повернулся к девочке. — Идем.

Она оставила пустую тележку у входа в подсобку, возле которой много раз дедушку поджидала, и пошла вслед за охранником.

— Сюда. — Он толкнул металлическую дверь, и в нос Ане ударил запах хозяйственного мыла. — Тут я сложил вещи твоего деда. — Дядя Сеня щелкнул выключателем, и Аня поняла, что это кладовка.

Вдоль стен стояли стеллажи с металлическими ведрами, небольшими мешками с надписью «Кальцинированная сода», брикетами хозяйственного мыла, тряпками, резиновыми перчатками. В углу — деревянные швабры, веники и метлы.

— Я говорил твоей маме, но она забирать все это не хочет, а выбросить я не могу. Так и лежат вещи Андреевича в пакете. Там и трудовая книжка. Посмотришь?

…В пакете были старая зимняя куртка, рукавицы, вязаные шерстяные носки, вафельное полотенце, алюминиевая кружка и газетный сверток с трудовой книжкой и письмом, написанным дедушкой другу детства, но так и не отправленным.

— Куртку и рукавицы я оставлю, может, кому-нибудь из ваших понадобятся, — сказала Аня. — А остальное заберу.

— Хорошо, Анечка. Идем, я провожу тебя через кассу, чтобы лишних вопросов не было. Знаешь, я скучаю по твоему дедушке, он был очень хорошим человеком. А какие книги он приносил! Я всю его библиотеку прочел. Отличная библиотека!

Аня забыла, за чем пришла в универсам. Прижимая к груди пакет с дедушкиными вещами, она выбежала на улицу. Рекс тут же бросился к ней, сует морду в пакет, скулит.

— Дедушкой пахнет, да?

Пес сел на задние лапы, хвостом завилял.

Дома Аня замочила в порошке полотенце, вымыла кружку и поставила на подоконник в своей комнате. Прочла последнюю запись в дедушкиной трудовой книжке: «…Уволен в связи со смертью…» Сунула трудовую в ящик письменного стола и наконец склонилась над письмом. До этого она никогда чужих писем не читала и даже не разворачивала адресованные не ей записки, посреди урока упавшие на парту, но сейчас не могла не прочесть. Она разгладила руками двойной лист, вырванный из тетради…

«… Привет, старик! Как твои дела? Как здоровье? У меня все нормально, вот только иногда сердце пошаливает. Мы по-прежнему с Рексом вдвоем. Анютка часто к нам приезжает. Она славная девочка, у нее доброе сердце, а я ее обидел. Только тебе могу признаться, как мне теперь тяжко. Впрочем, я уже писал тебе об этом, так что повторяться не буду. Скажу только, что уже много раз просил Инну отдать мне Анечку, но дочка меня не слушает. Раньше я думал, что это правильно, но теперь понимаю, что ошибался, надо было забрать внучку к себе. Инна пьет еще сильнее, и Виктор тоже пьет, а я, старый дурак, все время думаю о том, что же я проглядел в воспитании дочери? Все для нее делал, второй раз не женился, и вот, получил на старости лет дочку-алкоголичку и зятя-альфонса. Ох, чует мое сердце, все это плохо закончится. Я решил: после восьмого класса заберу Аню к себе, никого не буду слушать. Окончит школу, пойдет учиться дальше, я на нее дом перепишу, пусть все ей останется. Женька растет смышленым мальчиком… Завтра мы идем в цирк…»

Дальше Аня не могла читать — слезы застилали глаза. Плача навзрыд, она прижимала письмо к груди. «Дедушка, родной мой, прости, пожалуйста! Я думала, что не нужна тебе…» Аня растерянно огляделась, и ей стало стыдно: в комнате, кроме кресла и кружки, не было ничего дедушкиного. Она хотела забрать с собой алоэ в горшке — сколько Аня себя помнила, этот цветок стоял в доме деда, — но… Помешала обида. Она будто отталкивала Аню от дедушкиных вещей, и алоэ перекочевало к соседке. А сейчас девочке казалось, что дед Рома смотрит на нее и снова говорит: «Когда я умру, возьми себе мои книги, я их годами собирал». Или они в саду, дедушка в своем любимом кресле, книжку читает. Аня лежит на надувном матрасе, смотрит в небо, на медленно плывущие облака…

Девочка вскочила на ноги и выбежала на балкон. Открыла ящик из-под стиральной машины и принялась вытаскивать из него книги. Вытащила, перенесла на середину комнаты и растерянно осмотрелась — поставить или сложить книги действительно некуда, каждый сантиметр комнаты, каждая полка были заняты. Немного подумав, Аня спустилась на первый этаж, там под лестницей кто-то сложил кирпичи. Она выбрала девять кирпичей, занесла их в квартиру, отодвинула свой диван и между ним и стеной сложила кирпичи в три стопки — две по краям и одну посредине. Из нескольких досок, с незапамятных времен стоящих на балконе, выбрала самую широкую и положила ее на кирпичи — получилась полка. Вот на этой полке, предварительно застелив ее дедушкиным покрывалом, Аня сложила книги. И успокоилась — теперь дедушка рядом с ней. Она легла на бок, прижалась лбом и коленями к книгам и закрыла глаза. Рекс лег рядом и уткнулся носом в корешки книг…

Вернувшись с отдыха, Инна указала пальцем на книги и потребовала, чтобы Аня убрала «этот ужас», но Виктор вдруг заступился за библиотеку Романа Андреевича и за Аню. Наверное, потому, что вернулись они в прекрасном настроении и тут же занялись поисками трехкомнатной квартиры. Поиски продолжались недолго, и в конце сентября семейство переехало в более престижный район, в центр, в большущую квартиру с узорчатым паркетным полом, высокими потолками, длинным коридором, оклеенным белыми обоями, темно-коричневыми дверями и туалетом, снабженным биде.

Теперь родители пили коньяк и покупали самые дорогие сигареты — мама тоже начала курить. Деньги тратили как сумасшедшие — нормальные люди не стали бы покупать то, что покупали они. Например, приобрела мама платье, дома надела, а оно сидит на ней косо-криво. Виктор орет: «Где были твои глаза?», а она — на Виктора. В конце концов мама разрывает платье на кусочки, напивается и падает в кровать. То же самое было с двумя рубашками, купленными Виктором. Эта ухарская отчаянность и спонтанность в поведении родителей пугали и Аню, и Женьку. Дети не знали, чего ждать через минуту, через час, через день. Родители что-то запланируют, например поехать на выставку кошек. Аня с братом готовятся. Женька весь вечер говорит о выставке, о том, как интересно завтра будет, но ничего хорошего завтрашний день не приносит: мать и отец спят до полудня и еще наорут на детей, мол, нам не до выставки. Сколько раз Аня говорила себе и брату, что не нужно полагаться на их обещания, и слишком частые обманы медленно, но настойчиво убивали в детях веру. Выходной день обычно заканчивался пьянкой: родители становились злые, звонили собутыльникам. Те слетались как пчелы на мед. Аня брала брата, собаку и шла куда глаза глядят. Или же они с Женькой закрывались у себя в комнате и смотрели видео. За стеной слышались крики Виктора: «Да у меня денег куры не клюют! Да я вас всех могу купить!» Собутыльники смеялись, чавкали, звенели бокалами, и так до глубокой ночи.