Любовь и бесчестье - Карен Рэнни Страница 45

— Нет, — ответила она, стараясь быть такой же честной, как он. — Глупо притворяться. Ты пришел ко мне, и я хочу быть с тобой.

На этот раз удивился он.

— Ты самая удивительная женщина из всех, кого я знаю.

— Неужели? — усмехнулась она. — Настолько удивительная, что ты готов продолжать разговаривать со мной? Я ничего о тебе не знаю, Монтгомери.

— Напротив, Вероника, ты знаешь обо мне очень много.

Его улыбка стала язвительной.

— Я имею в виду не то, что знаю, как ты выглядишь обнаженным, Монтгомери. Я говорю о том, чем ты занят целый день в винокурне, или о твоих планах, касающихся воздухоплавания.

Вероника стояла перед ним, положив руки ему на плечи и поглаживая его от плеч до запястий и обратно, потому что испытывала желание дотронуться до него. Монтгомери уже снял куртку, и рубашка вот-вот должна была последовать за ней.

Монтгомери не сводил взгляда с ее лица, но ничем не выдавал своих мыслей по мере того, как молчание между ними все растягивалось.

Вероника закрыла глаза, потянулась к нему и попыталась распознать чувства, исходившие от него. Жар. Желание. Потребность в ней. Столь же острое и безысходное одиночество, как и ее собственное.

— Вероника!

При звуке его голоса она открыла глаза. Низкий и нежный, он оказывал на нее такое действие, что по ее коже побежали мурашки.

— Во что ты оцениваешь свой поцелуй? — спросил он, обнимая ее за талию и привлекая к себе.

— Я подарю его тебе, Монтгомери.

Он продолжал притягивать ее к себе так, что ей пришлось приподняться на цыпочки. Ее руки обвились вокруг его шеи, губы прижались к его губам. Веронике казалось, что с тех пор как он целовал ее в прошлый раз, прошла вся жизнь.

Когда Монтгомери ее выпустил из объятий, она, тяжело дыша, прижалась лбом к его груди.

— Что еще ты хочешь узнать, моя пытливая жена?

Веронике отчаянно хотелось спросить о Кэролайн, но она подозревала, что, если сделает это, Монтгомери уйдет. Она выждала минуту, чтобы дать себе успокоиться, потом спросила:

— Что ты делаешь там, в винокурне?

— Разрабатываю систему навигации для моего воздушного судна. Пока что все еще на ранней стадии.

Она отстранилась и посмотрела ему в лицо:

— Зачем?

— Приходи на следующей неделе в винокурню, и я покажу тебе.

Монтгомери до сих пор не приглашал ее туда. Несколько раз она подходила к этому строению, но его раздражало ее появление.

— Я еще не снимаю свою ночную сорочку, — сказала Вероника.

— Но я же отвечаю на твои вопросы.

Скольких женщин в Америке он очаровывал своей улыбкой? Сколько женщин падало в обморок при его появлении?

Монтгомери положил руку на ее левую грудь и нежно сжал ее сквозь льняную ткань. Его большой палец погладил сосок.

Вероника закрыла глаза, потому что ощущение было сильным. Мгновением позже она их открыла, потому что ей пришла в голову новая мысль.

— Ты бы предпочел, чтобы я ничего не чувствовала, когда ты ко мне прикасаешься?

Монтгомери опустил голову и прижался губами к ее виску.

— Слишком глупый вопрос, чтобы отвечать на него.

— Не могу не испытывать никаких чувств, когда ты ко мне прикасаешься, — сказала Вероника.

— Пусть это будет нашей тайной, которую мы не станем делить ни с кем, — ответил Монтгомери. — Я никогда никому не скажу, что в спальне ты шлюха, а в гостиной леди.

— Я не слишком-то приспособлена к гостиной, — ответила Вероника, пытаясь собраться с мыслями в то время, как он нежно сжал ее сосок. По ее телу распространялся жар, образовавшийся между бедер. — Ты знал много шлюх?

— Не думаю, что мне стоит отвечать на этот вопрос. Если отвечу, то потребую от тебя чего-то очень важного.

— И что бы это было? — спросила Вероника, удивляясь тому, что ей стало трудно дышать.

Его рука неподвижно лежала на ее груди, и только двумя пальцами он легонько пощипывал ее сосок. Тонкая ткань усиливала действие его ласки, и вниз по ее телу быстро распространялся жар.

— Сразу всю ночную рубашку, — сказал он. — Сними ее всю и сразу. Я хочу, чтобы та была обнаженной, Вероника.

Эта игра в перетягивание каната стала чем-то почти запретным и потому особенно возбуждающим.

— Не думаю, что это правильно, — возразила Вероника.

Его губы проследовали по ее шее, и она склонила голову, чтобы предоставить ему большую возможность целовать ее и облегчить доступ к своей шее. По-своему он дразнил ее, и это было так восхитительно, что она не стала проявлять строптивости.

— Как ты стал таким знатоком в вопросах любви? — спросила она, чувствуя прикосновение его губ в нежном и чувствительном местечке под подбородком.

— Неужели это вопрос, уместный для жены?

— Нет, — поправила она его. — Сейчас я не жена, а девка. Не жена и не леди.

— В таком случае тебе определенно лучше раздеться донага.

— Но я очень дорогая шлюха, Монтгомери. Мужчина должен заработать право быть со мной в постели.

— Я ответил на все твои вопросы, — сказал он, наклоняясь поцеловать ее.

Вероника потянулась к нему и обеими руками рванула его рубашку. Ее пальцы царапнули его прикрытую тканью грудь. Ей хотелось почувствовать его, почувствовать его влажную кожу и плоть своей влажной плотью, потереться об нее. Она хотела, чтобы он оказался в ее теле, принес ей облегчение, освобождение, чтобы их тела слились в танце наслаждения и страсти.

Если уж ей суждено разыгрывать шлюху, то она разыграет эту роль блестяще. Вероника отступила на шаг, взяла его за руку и повела к постели.

Сорвала с себя ночную рубашку, погасила лампу и скользнула под покрывало, а потом потянулась к нему.

Через несколько секунд и Монтгомери оказался облаженным и скользнул в постель рядом с ней.

Когда он дотронулся до нее, Вероника задрожала, протянула руку и сжала в ладони его отвердевшее и разбухшее мужское естество и направила его в свое влажное лоно. Если бы было возможно испытывать большую потребность в нем, то она бы ее испытывала. Она жаждала близости и наслаждения почти до боли.

Монтгомери вошел в нее. И ее тело, испытав пароксизм наслаждения, рванулось ему навстречу. Ее пальцы сжали его плечи, а потом спустились вниз и обхватили бедра.

Ее кожа была гладкой, а сердце билось отчаянно. Она жаждала испытать все, почувствовать Монтгомери, безумие его страсти, силу его тела и звук, который он произвел, откидывая голову, и лицо его при этом напряглось.

Они были чужими друг для друга. И объединяла их только страсть. Но если это был единственный способ, делавший доступным общение, то она была согласна и на это.