Бегом на шпильках - Анна Макстед Страница 45

Чувствую себя огромной, жирной, уродливой: не женщина, а какая-то мерзкая, неповоротливая свиноматка, прожорливая, красномордая тварь. Я чувствую, как раздуваюсь с каждым проглоченным куском пищи. Я наказана за то, что нарушила первую заповедь [35]— есть не больше маленькой птички, ибо не подобает женщине много жрать. От еды толстеют, и никто больше не обратит на тебя внимания. Я чувствую, как сглаживается острота моих скул, как засасывает их рыхлая, губчатая трясина из мяса и жира; как теплым салом раздаются, слипаясь изнутри, мои бедра. В общем, будет гораздо спокойнее, если совсем завязать с едой.

— Хочешь, расскажу, чем питаюсь я? — говорит Бабс, присаживаясь на край ванны. — На завтрак — две больших тарелки хлопьев и два бутерброда с маслом, — обожаю намазывать масло толстым слоем так, чтобы оставались следы от зубов, — плюс чай и апельсиновый сок. На обед — пицца, или сэндвич с цыпленком, или печеная картошка с фасолью и сыром, и обязательно — пакет чипсов. В промежутках я, как правило, перекусываю шоколадкой или бананом. А ужинаю спагетти «болоньезе» и салатом, или жареной рыбой с картошкой и овощами, или тушеной говядиной с клецками, или карри, после чего непременно десерт: яблочная коврижка, или кусок шоколадного торта с кремом, или фруктовый салат с мороженым плюс бокал вина.

Меня аж передергивает. Это же неприлично — столько жрать! Как свинья!

— И это нормально, Нэт, — продолжает Бабс. — Иначе я почувствую себя голодной. Да и потом, я вообще люблю вкусно покушать.

Бабс смотрит на меня, и мне кажется, что она даже немножко дрожит. Когда Бабс вновь открывает рот, в ее голосе слышится сладостное вожделение.

— Ах, это сладостное чувство, — мурлычет она, — этот волшебный миг, когда отворачиваешь сверкающую серебристую фольгу и надкусываешь ароматную плитку молочного шоколада, мгновенно тающего на языке, заполняя всю тебя своей мягкой сладостью. Ну, скажи, Нэт, разве можно отказать себе в этом маленьком удовольствии?! А спагетти! Спагетти под соусом «болоньезе», таким густым и сочным. Ты даже представить себе не можешь, какое это счастье: чавкая, причмокивая, втягивать в себя длинные, шлепающие макаронины прямо с тарелки! Это же просто объедение! А потом с наслаждением жевать, и удовольствие от этого не передашь словами. У меня от одной лишь мысли о спагетти уже слюнки текут! А тост с маслом! Чуть-чуть влажный, маслянистый хруст; ни с чем не сравнимый вкус; да это же одно из основных прав человека!

Я чувствую себя половым извращенцем, который позвонил в «Секс по телефону» и теперь тяжело сопит в трубку.

Бабс замечает мои вылезшие из орбит глаза и спускается обратно на землю.

— Калории — это всего лишь энергия. Мне необходимо столько пищи, чтобы быть здоровой, чтобы выполнять мою работу. Если ты не одержима едой, то будешь есть ровно столько, сколько необходимо. Я лично ем достаточно много потому, что занимаюсь физическим трудом. Большая часть калорий все равно сжигается. Знаешь, один пончик, два пончика, — от этого не потолстеешь. Чтобы и вправду потолстеть, Нэт, нужно очень-очень постараться! Только и делать, что жрать с утра до вечера, — и никаких нарушений режима! Не меньше двенадцати пончиков в день — и это помимо обычного питания. Смотри…

Она забрасывает свой красный шарф на плечо и приподнимает спортивную толстовку.

— Разве я выгляжу нелепо?

Вверху это похоже на розовый чайник для заварки, а нижняя часть туловища напоминает гармошку из плотных валиков.

— Н-нет, — заикаюсь я, выпучив глаза.

— Натали, — тихим голосом говорит Бабс, — во мне метр семьдесят три, и вешу я семьдесят кило. Я — обыкновенный, средний человек.

Она произносит «средний» так, будто этим нужно гордиться.

— Ну-ка, давай, выкладывай, — приказывает Бабс. — Я же вижу, что ты не согласна. Меня не проведешь. Я всегда все вижу. Ты сразу становишься такой любезно-несчастной, будто тебя представляют королеве, а ты стоишь и молчишь, словно язык проглотила.

Борюсь с терзающими меня мыслями, но подавить их не могу: уж слишком они горячие, почти огнеопасные.

— А я не хочу быть средней, — рычу я. — Что может быть хуже? Я… я ненавижу середнячков. Кому хочется быть заурядной посредственностью? По-моему, это самое ужасное, что можно придумать. Как же надо опуститься, чтобы тебя все это устраивало?!

Стараюсь говорить почти шепотом, чтобы Бабс не почувствовала моей шипящей злобы, но, проследив за ее взглядом, замечаю, как яростно дрожат мои руки, лежащие на коленях, будто я только что убила человека.

Бабс желает, чтобы я посмотрела ей в глаза.

— Пойми же, Натали. Ты — это не то, сколько ты весишь. Твое тело — это всего лишь… контейнер. То, что делает тебя особенной, не посредственной, находится внутри. Твое остроумие, твоя сообразительность, твое обаяние, твои капризы и даже твоя глупость. Ты никогда и не была посредственной, Нэт. Ты была — и осталась — моей лучшей подругой. Тебе совершенно не нужно морить себя голодом, чтобы доказать свою незаурядность. Посмотри, что с тобой стало, ты практически испарилась, превратилась в какой-то бледный призрак. Я просто обязана сказать тебе: то, как ты выглядишь, — ненормально. Счастлива ли ты? Не думаю. Если счастье — это то, что тебе нужно от жизни, то поверь: просто похудев, ты его не найдешь.

— Так же, как и растолстев, — резко отвечаю я. — И вообще, я не чувствую себя худой.

— Анорексики никогда и не чувствуют себя худыми! — орет она. — Об этом все знают! Если так пойдет и дальше, ты все время будешь думать, что надо похудеть еще. И еще, и еще, — и так до тех пор, пока, проснувшись в одно прекрасное утро, не поймешь, что умерла.

Я бы поспорила с ее логикой, но не могу прийти в себя от неосторожной словесной пощечины, которую она мне только что влепила.

— Я не… — захлебываюсь воздухом, — я не анорексик!

Бабс пристально смотрит на меня.

— Возможно, еще нет. Но уже недолго осталось. Ты вся как-то ужалась. У тебя даже голова похудела! Если говорить честно, меня совсем не удивляет, что тебя уволили. Буду с тобой откровенной до конца: это уже вообще никого не удивляет. Тебя просто больше нет — вот и все. Это все равно что разговаривать с зомби. Ты едва существуешь физически, а духовно — вообще не существуешь уже давно. Ты практически никуда не выходишь: последний раз, когда мы ужинали в ресторане, ты весь вечер размазывала картофельный пирог по тарелке, словно четырехлетняя девчонка…

— Я не ем мучное, — отвечаю я.

— Нэт, это все отговорки. Все равно что сказать: я не ем цыпленка, потому что мне не нравится, как он выглядит в разрезе.

— Я чувствую себя толстой.

— Да ты так отвечаешь на любой вопрос! — кричит она. — Неужели ты… никогда не чувствуешь себя голодной?

Я и сама не уверена, что знаю ответ.