Лепестки на ветру - Мэри Джо Патни Страница 44

Роберт не выказал особого удивления по поводу ее сегодняшних находок и говорил мало, из чего Мегги смогла заключить, что он проводит самостоятельное расследование, куда более опасное, чем она. Одно утешает: быть может, совместными усилиями они быстрее раскроют заговор и смогут вернуться в Англию, к покою и благоденствию.

Невидящими глазами Мегги уставилась в темноту. Мысль о маленьком коттедже в пригороде уже не казалась ей столь заманчивой, как несколько недель назад. Да, покой будет ей обеспечен, но вместе с покоем придет и однообразие будней, когда один день словно близнец похож на другой, такой же пустой и бесцельный. Можно будет гулять, читать книги, навещать знакомых, и так день за днем, месяц за месяцем, год за годом…

Перспективу трудно назвать завораживающей. Одиночество станет ее уделом, раз уж она выбрала себе участь честной респектабельной леди. Не стоит ждать появления рядом мужчин вроде Рейфа; и уж никто не станет делать ей таких бесстыдных предложений.

Мегги грустно улыбнулась своим мыслям. До сих пор она не страдала от отсутствия мужчин и весьма откровенных предложений. Жаль только, что ни одно из них не хотела принять." Вот в чем причина теперешней ее бессонницы.

Рейф все еще оставался в ее глазах самым обворожительным мужчиной из тех, с кем ей доводилось встречаться. Более того, он умен, воспитан, умел быть и нежным, и напористым. Все эти качества делали его просто неотразимым. Неудивительно, что столько женщин сходят по нему с ума.

Однако с высоты своего теперешнего возраста Мегги видела куда больше, чем могла бы разглядеть восемнадцатилетняя девчонка. Наверное, судьба распорядилась разумно, не дав им пожениться. Тогда они были детьми. Марго Эштон настолько любила Рейфа, что ей и в голову не приходило, что у него могут быть любовницы, как практически у всех мужчин его положения, при первом же известии об измене сердце ее разбилось бы вдребезги. Вполне вероятно, она могла бы стать столь же несчастной, как и Синди Нортвуд.

Чем упорнее боролась бы она с привычками мужа, тем больше стали бы они отдаляться друг от друга, пока не наступила бы трагическая развязка. Любовь погибла бы, и уделом обоих стало бы жалкое, ничтожное существование.

Но раз уж она с такой убедительной ясностью доказала себе, что не была бы счастлива с Рейфом, почему она так несчастна?

Сжав виски ладонями, Мегги из последних сил старалась изгнать мучающий ее образ из своих мыслей, но напрасно: память о его прикосновениях, его губах, глазах, голосе все время жила с ней и стала настолько привычной, что без этих воспоминаний не было бы и ее самой.

Единственным слабым утешением было сознание, что она станет той самой единственной женщиной из всех, кто не принял предложения Рейфа. Ну что же, это все равно лучше, чем ничего.

Совместный визит четы Росси, Мегги и Рейфа в Лувр оказался неожиданно интересным. Наполеон беззастенчиво грабил сокровищницы тех стран, что покорял, переправляя произведения искусства к себе на родину, в старый дворец. Лувр получил статус музея, где в огромных галереях скопилось невиданное количество шедевров.

Произведения искусства и их судьба стали камнем преткновения в мирных переговорах. Вполне понятно желание государств вернуть незаконно вывезенные картины и скульптуры назад, тогда как и бонапартисты, и роялисты проявляли удивительное единство в том, чтобы воспользоваться плодами завоеваний. Вопрос так и оставался открытым, хотя страны коалиции разбили завоевателя наголову, и единственным правителем, готовым щедрой рукой подарить Франции вывезенные сокровища, был русский царь Александр. Сам-то он ничего не потерял от наполеоновского нашествия.

Пока обе пары восхищались великолепным творением Тициана, Росси, продолжая разгоревшийся диспут, сказал:

— Давайте наслаждаться всей этой красотой, пока она у нас есть. Никогда за всю историю человечество не видело подобной коллекции и вряд ли увидит впредь.

Все молча согласились с ним, продолжая любоваться бессмертным творением, когда вдруг откуда-то из-за спины раздался голос:

— Вы совершенно правы, генерал Росси. Этот музей — один из самых лучших плодов империи.

Этот мрачный, похожий на змеиный присвист голос вызвал у Мегги самые неприятные ассоциации. Обернувшись, она встретилась взглядом с графом де Варенном.

— Я удивлен. Роялист одобряет действия Бонапарта?

— Да, я роялист, — улыбнулся граф. — Но роялист и дурак — не одно и то же. Император — великий колосс нашей эпохи, и только болван станет это отрицать.

Генерал сразу оттаял.

— Я, как и вы, пришел сюда, чтобы попрощаться с некоторыми из этих шедевров.

Только де Варенн успел закончить фразу, в галерее раздались возмущенные крики на французском. Несколько солдат в прусской форме решительно вошли в зал и под недоуменными взглядами посетителей музея принялись снимать со стены полотна.

— Кто вам разрешил делать это? — возмутился Росси.

Командир отделения обернулся, и Мегги узнала полковника Ференбаха.

— Мы делаем это по праву собственников, — со спокойной уверенностью ответил полковник. — Переговоры стоят на месте, а Пруссия ждать не будет.

Мегги, боясь упустить что-то важное в противостоянии, рванулась было в конец галереи, но Рейф остановил ее, схватив за руку.

— Не влезай, — коротко приказал он непререкаемым тоном.

Мегги попробовала убедить его в необходимости ее присутствия, но замолчала, повинуясь соображениям здравого смысла.

Граф Варенн поспешил на помощь своему соотечественнику. Тоном, более дипломатичным, чем у Росси, но от этого не менее враждебным, он сказал:

— По решению Венского конгресса сокровища остаются во Франции, и я не вижу причин для пересмотра этого решения. То, что вы делаете, можно определить одним словом — разбой.

— Говорите что хотите, — высокомерно заметил полковник, — я здесь по приказу моего короля. У каждого из нас своя правда.

Солдаты принялись упаковывать картины в деревянные ящики, которые они принесли с собой. Французы с вытянутыми лицами стояли рядом, безмолвно наблюдая за действиями военных. Мегги подумала было, что горожане сейчас разорвут непрошеных гостей, но этого не случилось. Они оставались на редкость пассивными.

— Не стоит считать себя таким уж праведником, полковник, — со змеиной вкрадчивостью заговорил Варенн. — Многие из полотен, которые вы по наивности считаете своими, тоже были присвоены вашей страной по праву сильного. Бронзовые кони Святого Марка, например, венецианцы украли из Константинополя.

— Не стану с вами спорить, — усмехнувшись, ответил полковник, — замечу лишь, что вы сейчас напоминаете мне объевшегося волка, рассуждающего о пользе вегетарианства.

— Согласитесь, — решил вмешаться Росси, — в истории каждой страны хватает эпизодов, связанных с разбоем, но только Франция сделала всю эту красоту общим достоянием. Даже беднейший из бедных может прийти сюда и поразиться величию человеческого гения.