Профессорская дочка - Елена Колина Страница 42

– Ну, в три месяца, не важно, – поправился Вадим.

Ему предложили писать четыре романа в год.

– За большие деньги, Маша, за очень большие деньги, – значительно сказал Вадим.

История Вадима – настоящая драматическая история, история Успеха и Падения… После первого невероятного успеха Вадиму казалось, что дальше будут только удачи, а началось мучительство. Успех нужно было кормить, поддерживать. Думал, сейчас быстренько напишет для денег, а потом уже свое, настоящее.

Вадим истерически (он сам так сказал – истерически) пытался воссоздать успех, бросался от одного сюжета к другому, метался между полной уверенностью, что все отлично, и уверенностью, что все ужасно.

Дальше все было совсем печально… Я понимаю Вадима как никто, то есть как коллега. У меня совершенно так же было с «Вареньем», я тоже металась между тем, что Игорь Юрьевич скажет «ужасно» и что он скажет «гениально».

Четыре романа за год Вадим все-таки написал. Отец относился к этому скептически, считал все это неуспехом по сравнению с романом. Сказал: «У тебя талант, а то, что ты делаешь, противно в руки взять». Сказал, Вадим его позорит.

После этого все отношения с отцом прервались. Вадим не видел своего отца много лет.

– А в больнице, вот сейчас, в больнице, видели?

– Это не считается, – отмахнулся Вадим. – А писал я и правда жуткую коммерческую туфту, гадость.

Гадость? Все эти яркие книжечки на прилавках, они еще назывались как-то странно… «Жестокий», «Сумасшедший», «Придурочный»…

– Неужели это правда Вы… – задумчиво сказала я.

– Что – я?

– Ну, все эти яркие книжечки на прилавках, они еще назывались как-то странно… «Жестокий», «Сумасшедший», «Придурочный»… Это все написали Вы?

– Не все, но кое-что, – со скромной гордостью сказал Вадим.

Ох, ну… это не очень хорошие книги. Зато очень благородно признаться, что делал туфту, гадость. Я бы ни за что не сказала, что «Варенье» – туфта и гадость, по-моему, оно прекрасно. И «Неопытное привидение», и «Ленивый Вареник», и «Кот» тоже прекрасны.

Вадим смотрел на меня со странным выражением лица, как будто я кролик или белая мышь, а он проводит над нами эксперимент.

– Я хотел Вам рассказать, что было дальше… Неужели Вам не интересно?

– Очень интересно, очень! «Жестокий», «Сумасшедший», «Придурочный» – это еще Успех или уже Падение? – спросила я. – А потом…что было потом?

– А потом суп с котом… Все стало еще хуже. Потом и эта туфта перестала идти, рынок заполнился другой туфтой, не моей. Не было даже коммерческого успеха – что-то разладилось…

– Разладилось?

Вот она, печальная поучительная история одного Падения – со слов Вадима.

Вадиму дали соавтора. Вскоре соавтор бросил Вадима, занялся чем-то другим, не важно чем, – был соавтор, и нет соавтора. Вадим опять пытался писать сам, но его собственные книги оказались невостребованными. Последнюю книгу не взяли – конечно, не швырнули в лицо, а мягко сказали: «Может быть, когда-нибудь потом…», но ведь на самом деле – швырнули…

– Нет-нет, Вы очень талантливый, – быстро сказала я. – Вон у Вас сколько этих «Придурочных»! Просто у Вас был творческий кризис… А что было потом?

А потом… вообще ужасно! Жена Вадима уже привыкла к деньгам и никак не могла отвыкнуть. Поэтому Вадиму пришлось продать имя.

– Вы продали свое имя? – удивилась я. – Вас теперь зовут не Вадим, а как? И фамилию Вы тоже продали?

Я уже стала прикидывать, сколько стоит мое имя, – не думаю, что дорого, оно довольно часто встречается. Зато моя фамилия, наверное, недешевая – я еще никогда не встречала других Суворовых-Гинзбургов, кроме меня.

Но мою фамилию никто не купит, даже если недорого. Продать свое имя и фамилию может не каждый человек, а только тот, кто начал делать что-то успешное, а потом у него случился творческий кризис.

* * *

И вот всех этих «Жестоких», «Сумасшедших», «Придурочных» стал писать другой человек или даже другие люди, и все они стали называться «Вадим». Печально.

Или не печально, а, наоборот, хорошо?

– Вам повезло! – сказала я. – А если бы все эти книжечки написали Вы? Это было бы… ну зачем Вам это, Вы же интеллигентный человек?.. Вы бы мучились. Атак – Вы не Вадим, и все! И с Вас никакого спроса. А что Вы их раньше писали, так кто в юности не ошибался, – вот Димочку, например, вчера опять выгнали из школы. За то, что один мальчик сжег классный журнал.

– Маша, мы же говорим обо мне, – удивился Вадим. – При чем здесь Димочка?

– Как при чем? Мальчик социально незащищенный, и отец его убьет, а Димочка защищенный. Димочкин папа – банкир в Майами. Вот Димочка и сказал, что сжег журнал он.

– Резонно. – Вадим согласился, но как-то неуверенно. – Маша, я давно хотел Вам сказать, Вы балуете Димочку, во всем его одобряете.

– Да? – возмутилась я. – А Вы бы хотели, чтобы чужого мальчика убили и выгнали из школы? Вы что, не понимаете? Мальчик социально незащищенный, а Димочка защищенный. Димочкин папа – в Майами, и ему оттуда Димочку не достать. Неужели Вам на чужого мальчика наплевать?

Вадим удивился и попросил еще кофе.

– А я бы писала четыре романа в год – это не так уж много, или даже можно восемь, – мечтательно сказала я. – Если за какие-нибудь гонорары…

– Да что Вы в этом понимаете? – вдруг зло сказал Вадим и ушел не попрощавшись.

Минут через десять вернулся.

Я просила прощения за некомпетентность, сказала, четыре романа в год – это слишком много, и один слишком много…

– Да что Вы в этом понимаете? – опять зло сказал Вадим и ушел не попрощавшись, но из прихожей вернулся. – Да, совсем забыл, меня тогда жена бросила.

– Ох, неужели? Красавица? – уточнила я.

– Само собой. Сказала, я неудачник, а она – нет, поэтому жить со мной не может. Другие на моем месте уже бы подняли лапки

Я бы точно подняла лапки, если бы меня бросила жена-красавица. Когда меня бросил Игорь на первом курсе, я и то подняла лапки, хотя он не особенная красавица, просто симпатичный. Но то я, а то Вадим.

– Вы, наверное, очень сильный человек, – с уважением сказала я.

– Да, я ничего… – улыбнулся Вадим и ушел в хорошем настроении.

Я знала, я чувствовала, что Вадим – сложный, неоднозначный человек: с одной стороны, тонкий, нежный, а с другой стороны, «Придурочный», «Сумасшедший»… И жизнь у него сложная и неоднозначная – Успех и Падение…

А я еще больше его люблю за все, что ему пришлось пережить. Если у человека ровная неинтересная жизнь, если он никогда не ошибался, не продавал имя, не сжигал классный журнал – в нем не образуются те… ну, неровности, что ли, которые именно и любишь.