Вкус желания - Беверли Кендалл Страница 42

Внезапно она перестала сопротивляться, тело ее обмякло, и она упала на диван. Томас выпустил ее руки и мгновенно оказался по другую сторону стола, стоявшего в центре комнаты; напротив нее и вне пределов досягаемости.

Она закрыла лицо руками, тело ее сотрясали сильные и шумные рыдания.

Томас был способен вынести все, кроме женских слез. По крайней мере три года ему не приходилось присутствовать при подобной сцене. Одной из причин, почему он выбрал Грейс, было то, что в ней, казалось, не было склонности к подобным припадкам слезливости. Она держалась с апломбом, которым он восхищался и которого желал в любовнице. С ней не должно было быть никаких театральных сцен. Она полностью соответствовала его сексуальным потребностям и, когда ему требовалась спутница, идеально подходила для подобной роли. Или так он считал. Но четыре месяца назад она начала жаловаться на то, что частота их встреч убывает. И с этого момента Томас понял: время их связи пошло на убыль. Но должно быть, думал Томас, потирая саднящую щеку и челюсть, конец наступил недостаточно быстро.

— Ты с самого начала знала, что подобные отношения — временное явление, — сказал он, переминаясь с ноги на ногу и глядя, как поднимается ее грудь от судорожных глубоких вздохов.

При этих его словах она резким движением подняла голову, и он увидел красные опухшие глаза и щеки, залитые слезами и покрытые пятнами.

— Дело ведь в той женщине? Не так ли? Она потребовала, чтобы ты бросил меня?

Мысли Томаса мгновенно порхнули к Амелии. Откуда Грейс могла о ней узнать?

— В какой женщине? — спросил он резко.

— В этой чертовой герцогине Бедфорд. В той, что былаздесь три недели назад. О, она сказала, что ошиблась домом, сказала, что думала, будто здесь живет миссис Франклин. Но даже после того, как я ей ответила, что здесь не живет женщина с таким именем, она не ушла. Начала задавать мне вопросы о тебе. И сказала, что когда-то вы были очень близки. — Грейс перестала смахивать слезы со щек. — Я не дура, поняла, зачем она сюда явилась.

Потрясенный, но стараясь не выдать своей тревоги, Томас спокойно ответил:

— Я никак не связан с герцогиней и не имею ни малейшего намерения стремиться к этому.

«Никогда, никогда больше!» — мелькнуло у него в голове.

— Ты лжешь!

Это прозвучало горько и осуждающе.

— Какого черта я стал бы тебе лгать? Ты мне не жена, и мне нечего скрывать.

Ее письма были просто досадным пустяком. Но ее безрассудство, когда она решилась прийти к его любовнице, было чем-то совсем иным. Тем, чему он был намерен немедленно положить конец.

— Значит, ты не вступал с ней в обсуждение моей персоны? — спросила Грейс, все еще не веря ему.

— Я не встречался с этой женщиной добрых семь лет, а когда мы познакомились, я был еще мальчишкой.

В глазах, мокрых от слез, появился проблеск надежды.

— Тогда почему…

— Но это ничего не меняет в наших с тобой отношениях. — Он испустил глубокий усталый вздох. — Я не давал тебе обещаний, Грейс. А ты ведешь себя так, будто я предлагал больше, чем то, что нас связывало. Я этого не делал.

— Да, ты относился ко мне, как к тому, кто способен погладить тебя по шерстке, когда у тебя возникала в этом потребность:

Из-за слез ее голос звучал глухо.

— Для того и существуют любовницы.

Томас не хотел, чтобы его слова звучали жестоко, но она не оставила ему выбора.

— Я полюбила тебя.

Она медленно поднялась на ноги, продолжая смахивать слезы, катившиеся по щекам.

На мгновение Томас прикрыл глаза. Как он и опасался, она вообразила, что влюблена в него. Он тотчас же поспешил успокоить себя: не пройдет и нескольких месяцев, как она убедит себя, что влюблена в своего следующего обожателя.

Мисс Грейс Хауэлл со всей своей светскостью и неуязвимостью или тем, что он принимал за эти качества, не обладала, как оказалось, свойствами, необходимыми хорошей любовнице. Она слишком легко позволяла себе впасть в эмоциональную зависимость. Ей был нужен муж, она не хотела быть содержанкой, и ему следовало распознать это с самого начала. Но это понимание пришло слишком поздно, когда сердце ее оказалось уязвленным.

— Мне грустно это слышать, — проговорил Томас.

Больше он ничего не смог придумать. Она перестала плакать и, собравшись с силами, сурово посмотрела на него.

— Ты еще более бессердечен, чем говорят. Неужели тебя ничто не трогает? Если не считать твоей драгоценной мамы и сестер, на свете нет женщины, к которой ты был бы способен что-то чувствовать?

Образ Амелии тотчас же всплыл в его мыслях — впрочем, в последнее время он находился там постоянно. Усилием воли он попытался изгнать его.

— Я позабочусь о том, чтобы на твоем счету было достаточно денег и чтобы ты смогла продержаться до новой оказии. Трех месяцев, думаю, будет достаточно.

Три месяца — это более чем благородно. Недели через две, а то и скорее ею завладеет граф Чсстерфилд. Он нетерпеливо ждал, пока она надоест Томасу, по крайней мере так не раз говорила ему Грейс.

— Оставь себе твои чертовы деньги!

Если бы он дал ей чек, то имел бы удовольствие видеть, как она порвет его и растопчет своими домашними туфельками, украшенными розочками. Но как только он уйдет, она начнет ползать на коленях, лихорадочно собирая обрывки. Гордость и гнев будут первой ее реакцией и оттеснят практичность и логику на задний план.

— Я положу деньги на твой счет. Делай с ними что хотеть.

«К тому времени она остынет», — подумал он.

Томас покинул ее дом в последний раз, но мысли его были мрачными.

«Женщины не стоят таких неприятностей», — решил он.

Вместо того чтобы провести вечер на шелковых простынях, Томас сидел в маленькой комнате, в библиотеке Картрайта на Джонс-стрит. Оба собеседника тонули в глубоких обитых парчой креслах перед мраморным камином, в котором горел яркий огонь, и нянчили в руках по бокалу портвейна, и им еще предстояло насладиться напитками ярко-зеленого цвета и оттенка красного бургундского вина.

— Она бросилась на меня, как кошка, — поделился Томас со своим другом, испытывая усталость от всей этой истории. — Уверен, что завтра я обнаружу на себе царапины.

Маленькое зеркальце в экипаже уже отразило свежий синяк на его шее.

— Какого черта тебе понадобилось объявлять ей о разрыве лично? — спросил Картрайт, поднимая ноги в чулкax на оттоманку перед собой. — Было бы достаточно цветов и записки или, возможно, какой-нибудь побрякушки.

— Да, верно, но у меня не было намерения порывать с ней, когда я к ней отправился.

Его друг удивленно поднял бровь и поднес к губам бокал с портвейном.