Брак - Диана Джонсон Страница 39

Закованная в наручники, Клара сидела на заднем сиденье маленького «рено»; служащие прокуратуры, устроившиеся впереди, то и дело оглядывались на нее, будто ожидая попытки выпрыгнуть из машины. Клара гадала, почему она не чувствует страха – наверное, потому, что она была убеждена в своей невиновности и понимала, что она всего лишь пешка в жестокой игре охотников, а также не сомневалась в том, что Серж, знаменитый, влиятельный Серж, знает, как быть, что адвокаты Уоли разрешат все вопросы и в конце концов выяснится, что случившееся было ошибкой. Только что она, одетая в халат, стояла в кухне, а теперь ее везли в Версальскую тюрьму в наручниках.

Клара сочла, что расспрашивать спутников бесполезно – они или ничего не знают, или вынуждены хранить молчание. Впрочем, они не проявляли к ней враждебности, а один из них даже ободряюще улыбнулся. Клара задумалась: почему арестовали ее, а не Сержа или не их обоих?

Она задумалась о своем сыне Ларсе: на этот раз она радовалась тому, что его нет здесь, – увидев, как уводят мать, впечатлительный мальчик перепугался бы. А может, он счел бы случившееся забавным, как в кино. И вправду, со стороны все выглядело довольно забавно.

Они подъехали к тюрьме – зданию, мимо которого Клара проезжала трижды в неделю по пути на рынок, но ни разу не посмотрела в сторону мрачных окон с решетками, за которыми томились узники – вероятно, не более виновные, чем она. Названия этой тюрьмы она не знала. Деревянные ворота, тяжелые, словно каменные, распахнулись и зловеще захлопнулись за ними. Клара и не подозревала, что почерневший старый дуб, повидавший на своем веку немало горя, выглядит страшнее и прочнее металла. Эти ворота пережили века королевской власти и равнодушия, жестокости и кипящего масла. Ее сердце дрогнуло, когда ворота, как челюсти, сомкнулись за машиной. Она в чужой стране, никто не знает, кто она такая, и ей не известно, каковы ее права. Клара высоко вскинула голову. Тем не менее у нее есть и положение в обществе, и права.

Спутники, которые прежде были почти любезны с ней и извинялись за наручники, вдруг стали грубыми, почти силой вытащили ее из машины, будто она сопротивлялась, и, схватив за плечи, повели к зданию. Кларе представилось, как за ними следят десятки пар глаз, одобряя отношение представителей власти к злодейке, угрожающей благополучию Франции.

– Вы встретитесь с представителем прокурора, она объяснит вам, почему вас арестовали, – сообщил улыбающийся мужчина, легко касаясь ее локтя. Теперь Клара уже знала, что его глаза бесстрастны, а улыбка фальшива.

Ее передали дебелой женщине, которая ждала в вестибюле. Женщина сразу протянула к Кларе свои руки и обыскала ее. При этом Клара испытала настоящий шок. Она ничего не пыталась спрятать под одеждой! Сумочку она покорно отдала женщине.

Ее провели по коридору в помещение, похожее на больничный приемный покой, где уже ждала другая тучная матрона с полотенцем.

– Сюда. – Она втолкнула Клару в пустую комнату. – Prenez une douche, madame. [36]

На миг Клара забыла, что с ней говорят по-французски: слово «душ» она приняла за английское «спринцевание» – интимная процедура, в которой есть что-то от насилия. Но речь шла о купании под душем. Принять душ?

– Но… – возмущенно начала Клара. Она только что приняла душ дома! Неужели от нее пахнет потом? Или они решили, что у нее вши? Ее раздражение граничило с паникой. А вместе с паникой пришло осознание того, что паниковать бесполезно. Она попыталась проглотить ком в горле, подавить желание завизжать и начать отбиваться, когда ее толкнули в душевую. Женщина еще раз кивнула в сторону душевой кабинки с цементным полом и бросила Кларе тонкое полотенце.

В душевой было холодно, ноги скользили по цементному полу – а может, виной тому было отвращение и игра воображения. Краска на стенах потрескалась, они были испещрены царапинами, напоминающими древнюю клинопись. Клара сняла жакет, расстегнула блузку, а когда матрона вышла, пустила теплую воду. Видит ли ее кто-нибудь? Клара открыла воду посильнее, но не встала под душ.

Пусть вода льется. Капли забрызгали ей руки. В голове Клары крутилось все самое страшное, связанное с душем, – лагеря смерти и так далее. Когда вернется та женщина? На всякий случай подождав еще немного, Клара закрыла кран, вытерла руки и застыла. Через несколько секунд вошла женщина, ухмыляясь так, будто она точно знала, что Клара побрезговала тюремной водой.

Ее отвели в камеру. В камеру! Крохотная комната с койкой, грубым столом, ничем не отгороженным унитазом. Окурки на полу, застарелая табачная вонь. Клара просидела в оцепенении все утро, не в силах понять, что будет дальше. Ей никак не удавалось заставить мозг работать; скука ожидания сменилась странной безучастной апатией, из которой Клара старалась вывести себя, но вскоре погружалась в нее вновь. Прошел час, который показался ей вечностью.

В камеру она попала в девять часов утра. В половине второго ее повели по бесконечному коридору; ее шагам вторило гулкое и зловещее эхо, как в фильме по роману Кафки. Она вдруг осознала, что не может просто заявить, что с нее довольно, и уйти. С каждой минутой это понимание проникало все глубже в оцепеневший мозг, хранить самообладание становилось все труднее.

Клару ввели в кабинет, где сидела стройная эффектная женщина с папкой, как на собеседовании при найме на работу. Незнакомка жестом предложила Кларе сесть перед ней на складной стул. Клара поймала себя на том, что пытается произвести благоприятное впечатление, будто от выражения ее лица зависит ее жизнь.

– Вам известно, почему вы здесь находитесь?

– Нет, – с робкой улыбкой ответила Клара.

– Вы обвиняетесь в краже, – объяснила женщина. – В похищении собственности Франции и коммуны Валь-Ланваль. Вот список: девять каминов, девять зеркал, стенные панели из гостиной, паркет. Кроме того, вас обвиняют в осквернении памятника старины – вы нанесли ему ущерб тем, что разрушили камины и все остальное.

Некоторое время Клара не понимала, о чем говорит женщина, а потом до нее дошло: ее дом!