Пуля для любимого - Елена Лагутина Страница 37

— Настя, а мы с мамой и папой вчера ходили в парк, — поделилась своей радостью Иринка.

— В парк? — Улыбнувшись, Настя погладила рукой маленькую светлую головку. — Ты, наверное, каталась на карусели?

— Да, на карусели. Я сидела на верблюде!

Дети встали в круг, и Настя начала привычный утренний ритуал — зарядку. Через пятнадцать минут она, выбрав себе в помощницы все ту же Иринку, отправилась на кухню за завтраком для детей, потом сидела с ними за столом, следя, чтобы все поели. Она все время находила себе какое-то занятие, чтобы не остаться даже на минуту наедине с Наташей. Так продолжалось до самого обеда, а потом дети легли спать, а Настя вместе с Наташей отправилась в «воспитательскую».

— Слушай, да ты, кажется, горишь. — Наташа приложила к ее лбу ледяную руку. — Правда, что ли, заболела?

— Не знаю, наверное. Ночью температура была, а сейчас я ее и не чувствую, — отмахнулась Настя, маленькими глотками отпивая из чашки кофе, который сегодня почему-то казался ей безвкусным.

— Мне кажется, что дело не только в этом. — Прищурившись, Наташа затянулась сигаретой. — Олег приходил?

— Олег не приходил. — Настя произнесла это спокойно и равнодушно, удивившись тому, что это равнодушие было не только внешним.

— Поэтому ты такая кислая?

— Я не кислая. Сама же видишь, у меня температура. Я ночью плохо спала.

— Но ты ведь его ждала? Он же обещал…

— Да прекрати ты, Наташка, — оборвала она подругу и протянула руку к сигарете. — Кажется, мы пополам курить собирались. Ну обещал, подумаешь. Мне все равно, ты ведь меня знаешь, я не романтик.

— В том-то и дело, что знаю, — возразила Наташа. — Поэтому и беспокоюсь. Ты такая восторженная вчера была.

— Боже, замолчи. Если ты сейчас же не прекратишь об этом говорить, я… Я вытряхну пепельницу тебе на голову. — Настя угрожающе сдвинула брови, давая понять, что не шутит.

— Знаешь что, Настя, иди-ка ты домой. На тебе лица нет, ты вся бледная, как поганка.

— Спасибо, подружка. Только я уж отработаю, а потом пойду домой.

— Да ты с ума сошла, что ли? Совсем свалиться хочешь? На тот свет собралась, Настя? Говорю же, у тебя температура не меньше тридцати девяти. Может, у тебя ангина или воспаление легких… Горло болит?

— Ничего у меня не болит. Я себя отлично чувствую. Я не пойду домой, Наташа. Не надо воображать себя курицей-наседкой. Тебе эта роль не подходит.

Настя встала и почувствовала, что пол под ней закачался. Черт возьми, да что с ней такое! Схватившись рукой за трубу от батареи, она закрыла глаза. Голова кружилась, черные блики мелькали перед ней, разрастаясь в уродливые и бесформенные кляксы… Она отдернула руку — батарея была огненной, и она не сразу это почувствовала.

— Тьфу, черт. Руку обожгла, — выругалась она и беспомощно опустилась на стул. — Что-то со мной неладное творится…

— Я вызову тебе такси. И не смей возражать.

Наташа выпорхнула из комнаты, а через пару минут, вернувшись, застала Настю почти без сознания. Она сидела, опустив лицо на стол, прижавшись алеющей щекой к шероховатой поверхности из кожзаменителя, руки безвольно повисли вниз.

— Настя! Господи, может, «скорую»?..

— Да нет, не нужно, все в порядке. Сейчас приду домой, выпью аспирина, все пройдет…

Наташа заботливо усадила подругу в такси, попросила довезти прямо до подъезда и обещала позвонить часа через полтора.

Настя свалилась на кровать, даже не разувшись, только сбросила мокрый от снега полушубок прямо на пол. Некоторое время лежала без движения, пытаясь справиться с головокружением, следя за маленькими розовыми шариками, мелькающими перед открытыми глазами. Сначала ей показалось, что обои запачканы какой-то розовой жидкостью, но потом она перевела взгляд и поняла, что розовые пятна ей мерещатся. Хотелось закрыть глаза, но с закрытыми глазами головокружение просто сводило ее с ума. Наконец, сделав над собой усилие, она все же поднялась, сняла ботинки, аккуратно поставила их в прихожей, подняла полушубок, пошатнувшись, потеряла равновесие и едва не упала.

Аптечка была в кухне, на самой верхней полке в шкафу. Чтобы достать ее, Насте пришлось забраться на табуретку. Она долго не могла найти аспирин — перед глазами мелькали бесконечные ампулы, «внутривенно», «внутримышечно» — лекарственные препараты, без которых ее маленький сын не мог жить. Наконец нашла пачку аспирина. Буквы расплывались перед глазами. Она проглотила, не запивая, две таблетки и, немного подумав, бросила в рот еще одну, маленькую, розовую — снотворное. На деревянных ногах дошла до кровати, упала, натянув плед до самых глаз. Некоторое время она лежала не двигаясь, прислушиваясь к биению сердца. Но озноб все не отступал — казалось, что она набросила на себя тонкое кружевное покрывало, а совсем не шерстяной плед. Розовые шарики перед глазами постепенно исчезали, сливаясь в одно бордовое пятно. Невыносимую боль причиняло каждое движение. Ома продолжала лежать, уже не зная, чем помочь себе, чувствуя, как пылающее изнутри тело леденеет снаружи. Первое тепло пришло не скоро — наверное, где-то через полчаса она наконец почувствовала, что согревается, что бордовое мерцающее облако постепенно темнеет, превращаясь в темное, черное пятно…

Постепенно сквозь черноту стал вырисовываться силуэт. Настя вздрогнула, зажмурила и снова открыла глаза — но силуэт приближался, приобретая все более реальные и знакомые очертания. Она закричала — вернее, попыталась закричать, но не услышала собственного голоса, только хриплый, сдавленный стон. Оглядевшись по сторонам, она видела только лишь черную пустоту, прорваться сквозь которую было выше ее сил. «Я сплю… Мне просто нужно проснуться, просто проснуться, и этот кошмар кончится!» — твердила она, но никак не могла разомкнуть глаз. Уже не ощущая грани между сном и реальностью, она сжалась в комок, как будто в ожидании удара. Силуэт человека медленно приближался — она уже видела слегка сутулые плечи, короткие, мясистые ляжки в обтягивающей ткани. Глянцевый блеск черепа, лишенного волос, и глаза — близко-близко… Это была уже не первая их встреча.

— Никита! — закричала она и, вздрогнув, наконец проснулась от собственного крика. Вокруг была темнота. Резко вскочив, она обхватила колени руками. Кажется, все это ей приснилось… Все еще не веря, она настороженно прислушалась — но в тишине были различимы только движения стрелки на круглом циферблате настенных часов. Очередной кошмарный сон, с грустью констатировала она — но разве можно к этому привыкнуть? Сколько раз она будет вспоминать ту ужасную встречу, тот разговор, после которого до сих пор не может прийти в себя? Неужели она мало страдала в этой жизни? Почему, за что ей эти новые мучения? А ведь сегодня уже двадцатое число — значит, совсем скоро он снова придет к ней для того, чтобы потребовать окончательный ответ. И каким же он будет, ее окончательный ответ?

Ни разу за те долгие дни, что уже прошли с момента их встречи, она не сомневалась в том, что ее ответ будет отрицательным. Не сомневалась потому, что всегда верила в высшую справедливость и в то, что нельзя купить собственное счастье ценой страданий — и уж тем более жизни! — другого человека. Нет, этого она никогда не сделает. Вот только… Ей было страшно подумать, что же будет в случае ее отказа. Впрочем, Власов обрисовал ее будущие перспективы четко, определенно и достаточно деликатно. Он не угрожал — ни словами, ни даже голосом. Он просто сказал ей, что в случае отказа будет вынужден… Будет вынужден попросить Настю наконец выселиться из его квартиры. Да, конечно же, он понимает, что у нее маленький ребенок, ему очень жаль, что ребенок так серьезно болен. Но ведь он предлагает ей свою помощь, и она сама — сама! — от нее отказывается. О чем вообще можно говорить?