У кого как… - Жанна Корсунская Страница 34

— Смотри! Смотри! Это наша Россия!..

Спутник вдруг перестает двигаться, замирает над мириадами огней, словно небо поменялось местами с землей.

— Это северная страна твоего детства, — явственно слышу я голос Дворы.

Мы снижаемся, и огни постепенно из беспорядочного хаоса перестраиваются в равномерные геометрические фигуры: квадраты, прямоугольники, параллели и биссектрисы.

Мы приземляемся в кабинете Геры, там, где я рассталась с ним десять лет назад. Мы падаем с неба, как сумасшедшие.

— Зачем? — шепчу я.

— Потому что сумасшедшие, — шепчет Гера, и я чувствую на своей шее его горячее дыхание, — и я падаю с тобой с неба, и возвращаюсь в него, и зависаю, как этот спутник.

Я прижимаюсь к Гере и отчетливо слышу удары сердца. Оно стучит ровно, четко, как маятник хронометра.

— Это пульсирует твоя тонкая вена в моем спящем чудовище. Я чувствую ее, как чувствую теперь тебя. Всю... Твою плоть. Твою душу.

Горячая истома окутывает нас обоих.

Наш спутник вновь взлетает.

«Чей? — мелькает в моем сознании. — Израильский, российский, американский?»

Захватывает дух от скорости полета, от силы чувств, переполняющих нас изнутри, — огромной силы совокупления двух бесконечно любящих друг друга людей. Самой огромной силы в этом мире.

Двадцать шесть сверкающих планет окружают нас с Герой веселым хороводом. Их приятное розово-голубое свечение ласково скользит по телу, векам, лбу, щекам.

— Это словно маленький журчащий ручей в жарких горах, — шепчет бородатый Витя. Тонкий запах горячих слоеных лепешек, воздушных, как легкие утренние облака, расплывается вокруг нас с Герой. Гера исчезает, растворяется на моих глазах.

— Куда ты?! Не уходи!..

— Утро. Новый день.

Открываю глаза. Двора заботливо склонилась надо мной:

— Доброе утро, Эсти.

— Доброе утро.

— Ты просила разбудить тебя в восемь.

— Да... Спасибо... — Смотрю снизу вверх на ее смуглое красивое лицо, словно выточенное мастером из цельного куска слоновой кости.

— Плохой сон?

— Не знаю. Нет, хороший. Очень хороший.

— Ты просила кого-то не уходить.

— На иврите?

— Да. По-русски я бы не поняла.

— Странно.

— Он вернется.

— Почему? Откуда ты знаешь?

— Он живой?

— Да.

— Значит, вернется. Те, кто приходят во сне, не могут без тебя наяву.

— Правда?! Или ты просто успокаиваешь меня?

— Правда. Так говорит древнее йеменское предание.

— — Спасибо.

— За что?

— За надежду.

Двора гладит меня по волосам, словно я ее шестой ребенок. Вытирает мои неожиданные слезы.

— — Живой, Эсти? Он действительно живой? Ты не обманула меня?

— Нет. Он живой. Только он там, в том городе, откуда я и Витя приехали сюда.

— Это совсем неважно, в каком городе. Главное — на земле, с нами. Живой, здоровый и очень скучает по тебе.

— Спасибо, Двора, я уже в порядке. А где Витя? Нам скоро ехать.

— Да он давно на ногах. Мальчишки его будят в семь утра. Сейчас каникулы. Школа и детский сад закрыты. Встанешь, умоешься, можешь сбегать к ним в сад. Там как в раю...

Высокие плодовые деревья запутались кронами и в беспорядке нависают над зелеными лужайками, крыльца дома сад кажется необъятным, хотя на самом деле он не больше гектара. Иду в глубину его, туда, откуда звучат гортанные мальчишеские голоса. Какой у них яркий первозданный иврит!.. Наверное, именно так произносили слова еврейские дети три тысячи лет назад. Однако открывшаяся картина моментально выбивает меня из философского настроения, возвращает в реальность наступившего дня.

Бородатый Витя, как дед Мазай, сидит на пне посреди лужайки, а пятеро его сыновей скачут вокруг не хуже зайцев. Их белые рубашки мелькают среди зелени, только самый маленький, годовалый, ползает в траве между Витиных босых ног, нарушая своей медлительностью броуновское движение старших братьев.

— Вот это да!..

Все наяву, но по-прежнему трудно себе представить, что это Витины сыновья. Витины и йеменской еврейки Дворы.

— Привет! Как спала?

— Прекрасно! Есть какая-то возможность с ними познакомиться? Поговорить?

— Никакой возможности. Абсолютно. Они у меня совершенно дикие. Новое свободное поколение. Делают что хотят...

— Понятно.

— А ты думала! Это тебе не советская школа. Дети встали, дети сели. Дети скажите: «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста». А теперь закройте рот, потому что ваш номер восемь, молчите, пока не спросим. И комплекс неполноценности с пеленок. Как у меня был. И у тебя наверняка.

— Еще какой!

— А у них не будет. У них и пеленок не было, кстати.

Неожиданно один из «зайцев» спрыгивает с дерева прямо мне под ноги.

— Метко! Привет. Тебя как зовут?

— А тебя?

— Эстер. А тебя?

— Ты что у нас делаешь?

— Меня твой папа вчера вечером привез к вам в гости. Он мой друг, мы вместе росли.

— Друг?!

— Да...

— Папа, ты с девочками дружил?

— Дружил, Яков. Это приятно — дружить с девочками.

— Ничего приятного. Они противные.

— Глупости. Мама тоже была девочкой.

— Мама не считается. Девочки всегда дерутся первые, а их бить нельзя.

— Железная логика.

— Я знаю теперь, как тебя зовут. Ты — Яков.

— Ну и что? А ты девочка или мама?

— Эсти, Виктор, идите завтракать, — зовет Двора. Витя поднимает годовалого крепыша на руки. Идем в дом. Вереница «зайцев» скачет за нами.

— Ты мне не ответила... — Яков берет меня за руку.

Звонит мой сотовый.

— Извини, дружок, надо ответить на звонок.

— Отвечай.

Его рука мгновенно выскальзывает из моей ладони, и я понимаю, что разочаровала мальчишку, и он, очевидно, уже сам занес меня в разряд противных девочек.

— Эсти, привет, ты где сейчас?

— Недалеко от Хайфы.

— Отлично.

Мой редактор чем-то серьезно озабочен с утра.

— Только что в Хайфе произошел террористический акт. Сейчас начнут сообщать в «Новостях». Арабы автобус взорвали. Через час мы получим информацию о пострадавших и я скажу тебе, у кого из русскоговорящих взять интервью.