Розовая пантера - Ольга Егорова Страница 33

— Где ты работаешь?

— На заводе.

— На заводе? — Он заметно удивился.

— В отделе кадров, секретарем. — Маша улыбнулась. — Что, так сложно меня за станком представить?

— Сложно. — Он улыбнулся в ответ. — Тебя проще представить… за роялем. Или за мольбертом.

— Скажешь тоже, — отмахнулась она и снова увидела его глаза. В них промелькнула тень — какая-то тень, тогда она не смогла, не сумела распознать ее природу. Не знала, что догадка придет потом, много позже — уже много недель спустя после того, как он начнет открывать своими ключами дверь ее квартиры.

— Что ж, Маша, давай снова поднимем бокалы за наше знакомство.

— Что ж, Глеб, давай поднимем. Может, теперь ты расскажешь мне о себе?

— Расскажу, если хочешь. Только рассказывать в общем-то нечего. Родился, учился.

— Так прямо сразу и учился?

— Ну нет, не сразу, конечно. Сначала в школе, потом в институте. В Поволжской академии госслужбы. Слышала про такое заведение?

— Слышала.

— Ну вот. Родился, учился. Жил и не знал… Не знал, что ходит где-то по земле удивительная девушка с зелеными глазами, которую зовут так просто — Маша. Не знал, что такое бывает.

«Не бывает, — оборвалось что-то внутри, — не бывает такого!»

Он поднялся, шагнул вперед и опустился на пол, положив голову ей на колени. Она закрыла глаза, лихорадочно пытаясь сообразить, что же ей сейчас нужно делать. Как это бывает, как оно происходит между двумя людьми, которые еще два часа назад совсем не знали друг друга. Положила осторожно ладонь на его волосы — жесткие, чужие. Попыталась представить… Не смогла. Стала перебирать их пальцами, наверное, так, пронеслась мысль, только неужели, неужели так — вот так, просто…

Не было никакой карусели, мелькающей перед глазами. Пол и потолок стояли на месте — так вот как это бывает… Спокойно и медленно — только бы не терять его глаза из виду, зачем он их все время закрывает, невозможно выдержать эти зажмуренные, слипшиеся веки… — Открой глаза, — прошептала она. Он открыл, мелькнуло удивление, потом снова закрыл, но она прошептала: пожалуйста, — и он понял ее и все оставшееся время уже почти не сводил с нее взгляда, крепко смежив веки только в тот момент, когда уже вжимался в нее с последним стоном.

Потом они долго молча лежали на старом гобеленовом диване без постели. Наконец она поднялась, обернулась к нему:

— Чему ты улыбаешься?

— Первый раз в жизни трахался с открытыми глазами, — ответил он, продолжая улыбаться задумчиво. — Придется привыкать, значит.

— Ко всему можно привыкнуть, — ответила она, не поверив самой себе.

Оказалось, что ошибалась: она постепенно привыкла к нему, незаметно привыкла к его частым визитам, даже заметила, что скучает, когда он не появляется у нее больше двух дней. Она сама позвала его, и он пошел в ее жизнь послушно, как доверчивая собака бежит следом за случайным прохожим, который подарил ей прикосновение или доброе слово. Она часто задумывалась над тем, кто же из них двоих, собственно, выступает в данном случае в роли доверчивой собаки, но так и не смогла решить. Иногда ей казалось, что судьба свела их вместе не случайно, иногда она просто отказывалась понимать эту случайность, отчетливо осознавая, что слишком мало в этом человеке всего того, что она так хотела в нем увидеть. Что он даже отдалено не напоминает ей того, которого до сих пор не может забыть. Только глаза, да и глаза со временем стали привычными, срослись со всем остальным и перестали волновать ее своей случайностью и неуместностью на этом лице. Только иногда, все реже и реже, они заставляли ее впадать в меланхолическую задумчивость, отключаться от всего мира, провоцируя недоумение, а со временем даже и злость Глеба.

Дни шли за днями. Она ходила на работу, в выходные пекла пирог, он приходил обязательно с бутылкой шампанского, как-то раз даже принес цветы, но она сразу же позвонила в дверь напротив и отдала букет недоумевающей тете Соне.

— Терпеть не могу цветы. Ненавижу. Извини.

Он как-то утрамбовал в сознании эту странную ее особенность, возможно, посчитав просто за рисовку, потому что тогда в ответ на ее извинения после долгого задумчивого молчания произнес:

— Имидж — ничто, жажда — все. Твое дело, я больше не буду приносить тебе цветы. Извини, киска.

«Да пусть, пусть думает что хочет. Какая разница, имидж — пусть будет имидж…»

В принципе ситуация ее устраивала. Она наконец призналась себе, что за долгие годы устала от одиночества. У нее почему-то не было подруг, не было даже приятельниц — так повелось еще с детства, что она никого не пускала в свой неблагоустроенный мир. Всегда одна — смотрела телевизор, читала книги, гуляла по набережной, изредка останавливаясь и подолгу рассматривая свое отражение в мутной воде. По выходным пропадала в музеях среди картин, теряя счет времени, — одна. Подумывала даже завести собаку, но решила, что не сможет обеспечить ей нормальной жизни — даже не из-за дороговизны собачьего питания, а просто потому, что редко бывает дома. Не сможет она ничего, кроме тоскливого одиночества, подарить собаке.

С появлением Глеба жизнь изменилась. Она как-то поймала себя на мысли о том, что начала торопиться с работы домой. Такого с ней раньше никогда не случалось — Маша с работы уходила в числе последних, ей ничего не стоило остаться на лишние час-полтора, заменить кого-то, кто заболел, выполнить без всякого вознаграждения чужие обязанности. Теперь все изменилось — она откровенно игнорировала прозрачные намеки некоторых коллег, привыкших к ее безотказности, начинала собираться без пятнадцати и без пяти шесть уже стояла на остановке, поджидая автобус.

В этих отношениях ее больше всего привлекало то, что она, находясь рядом с Глебом, продолжала чувствовать себя свободной. Он никогда не возражал, не высказывал никаких признаков недовольства, если она просила его не приходить в воскресенье или в субботу, потому что привыкла проводить выходные среди картин или возле воды. Внимательно слушал потом ее долгие рассказы, почти ни слова не говоря в ответ. Принимал ее такой, какая она есть, со всеми ее странностями и приобретенными еще в детстве комплексами.

Они встречались всегда только у нее дома, и это тоже вполне устраивало — она всегда была домашним существом и не мудрствуя лукаво решила, что и Глеб относится к ее породе. Только один раз он позвал ее покататься по городу на машине. Ей понравилось — мелькали огни за окном, они были вдвоем, слушали музыку, смеялись. Но потом подержанная «восьмерка» у Глеба сломалась, он долго ее ремонтировал и после этого уже ни разу Машу на прогулки не звал. А она и не вспоминала — дома все-таки было уютнее. Провожала каждый раз взглядом из окна его машину, махала рукой, думая: когда он придет в следующий раз? Глеб приходил три-четыре раза в неделю, она никогда заранее не знала, что он придет, и это тоже нравилось, потому что появление его всегда несло в себе элемент неожиданности.