Нежная душа. Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 32

— На это озеро приезжали знаменитые семейства, — сказала Бадетта. — Рузвельты, Рокфеллеры [20]… Мужчины здесь охотились. Но сегодня с нами юная дама, которая однажды тоже может стать знаменитой!

Эрмин покраснела. И поспешила покачать головой в надежде, что журналистка поймет ее и сменит тему разговора.

— Вы говорите, конечно, об этой молодой мамочке, — пробурчала сестра Викторианна. — Я буду день и ночь молить Господа, чтобы Он указал ей верный путь и чтобы она стала хорошей супругой, набожной хозяйкой дома, но никак не звездой на сцене.

Подростку, до этого с горящими глазами прислушивавшемуся к их разговору, монахиня сделала знак удалиться. Мальчик стушевался и исчез. Из столовой донесся гомон.

— Я не хотела сказать ничего плохого, — мягко выговорила Бадетта. — Среди пассажиров есть аккордеонист. Если мадам согласится спеть для больных, это будет очень хороший поступок. У них есть радио, но это совсем не одно и то же. По моему мнению, передачи идут с ужасным звуком.

Монахиня сделала вид, что занята супом. Озадаченная, Эрмин предложила ей свою помощь:

— Сестра Викторианна, мой сын уснул. Я бы тоже хотела вам помочь.

— Можешь отнести стаканы и графины с водой. Обычно мне помогает женщина из поселка, но господин интендант поручил ей сегодня другую работу, на верхнем этаже. Не думаю, что этот шум и суета пойдут на пользу нашим пансионерам. Распорядок дня и гигиенические нормы у нас очень жесткие. Ужин следует подать в половине седьмого, то бишь через десять минут. Все ложатся спать в девять вечера и свет гасят практически сразу.

— Разумеется, — сказала молодая женщина. — Дорогая сестра, я могу оставить сына под вашим присмотром? В кухне меньше шума.

— И меньше риска заразиться, — добавила Бадетта. — Я тоже могу сделать что-нибудь полезное.

— Я так и думала! — отозвалась монахиня. — Если ты собираешься петь, Эрмин, подожди, пока подадим десерт. И нужно еще спросить позволения у доктора.

Каждая из женщин взяла в руки по тяжелому подносу. Гордая оттого, что может помочь, Шарлотта проворно сновала из кухни в столовую и обратно. Глазам Эрмин, когда она вернулась в просторное помещение столовой, предстало странное зрелище: зал, казалось, готовился к неравной битве. С одной стороны сидели два десятка пациентов санатория, с другой — масса пассажиров поезда, из которой выделялись шляпки, картузы и разноцветные шиньоны. Багаж расставили вдоль стен, но речь шла только о чемоданах, более крупные вещи остались в поезде. Стоял гул голосов — тихий, глухой, неясный.

«Где все эти люди устроятся на ночь? — спросила себя Эрмин. — Как странно быть здесь, далеко от Валь-Жальбера! Сестра Викторианна за то, чтобы поддерживать традицию. Я сразу почувствовала, что моя идея с поездкой в Квебек ей не понравилась».

— Все в порядке? — тихонько спросила у нее Шарлотта, которая шла рядом. — Ты показалась мне такой грустной…

— Я всего лишь обеспокоена, дорогая… Знаешь, этот санаторий, здешняя мебель, запахи напомнили мне монастырскую школу в те времена, когда ее посещало множество учеников. Мне показалось, будто я вернулась в прошлое, когда мне было столько, сколько тебе сейчас. Забавно…

Девочка улыбнулась и кивнула. Эрмин, Бадетта и еще одна монахиня разлили по тарелкам суп и раздали большие ломти хлеба. Когда все принялись за еду, в зале установилась тишина.

«Мне страшно смотреть на больных, — подумала молодая женщина, усаживаясь перед тарелкой супа в кухне. — Словно кто-то запретил нам к ним приближаться, хотя думаю, они довольны, что увидели столько людей».

Сестра Викторианна с обеспокоенным видом поглядывала на настенные часы.

— Ну что, Эрмин, ты будешь петь этим вечером? Приходится признать, что это редчайшая возможность для наших пансионеров — послушать живое пение, разумеется, если ты остановишь свой выбор на религиозных гимнах. И ничего кроме гимнов!

— Не беспокойтесь, я бы предпочла не петь вообще. Никто меня тут не знает. Будет лучше, если я пойду наверх и лягу. Эти волнения меня вымотали.

— А я думаю, что все уже знают, — вздохнула пожилая монахиня. — Эта дама, Бадетта, успела многим рассказать о тебе, да и невоспитанный мальчишка, который глаз от тебя не мог оторвать, постарался.

Так совпало или кто-то сделал это нарочно, но из столовой донеслась веселая музыка. Это был аккордеон. Вбежала Шарлотта.

— Мимин, идем! — позвала она. — Доктор санатория дал свое позволение, потому что мадам Бадетта сказала, что у тебя золотой голос. Ты можешь петь. За столиком для больных я видела маленького мальчика. Он очень бледный.

— А, Жорель, самый младший наш пансионер, — уточнила сестра Викторианна и перекрестилась. — Мать сможет навестить его не раньше, чем в мае. Он плачет по ночам.

Эрмин убедилась в том, что Мукки мирно посапывает. Было восемь вечера.

— Хорошо, иду! — объявила она. — Я спою для Жореля и для вас, сестра.

Бывшая сестра-хозяйка монастырской школы ободряюще улыбнулась. Она с умилением вспомнила маленькую девочку, которая, встав на табурет на переменке, пела «У чистого ручья» своим одноклассникам.

— Поторопись! Они будут очень рады, — заверила она молодую женщину.

Появление Эрмин в столовой вызвало волну комментариев и вздохов нетерпения. В ореоле своих солнечно-белокурых волос она направилась к разделяющему столы проходу. Подошел доктор и пожал ей руку. Он счел нужным объявить:

— Нам выпала редкая удача, как мне сказали, принимать у себя настоящую артистку, мадам Эрмин…

— Эрмин Дельбо! — добавила оробевшая молодая женщина.

— Мадам Эрмин Дельбо, которая согласилась спеть для нас всех сегодня вечером.

По телу одного из пансионеров, стоило ему услышать это имя, пробежала дрожь. Он был высок и очень худ. Плечи его покрывал плед из шотландки. На седой макушке наметилась лысина. Изможденное лицо было тщательно выбрито. В журнале санатория он числился под именем Эльзеар Ноле, но на самом деле звался Жослином Шарденом…