Застенчивость в квадрате - Сара Хогл Страница 32

Когда мне было четырнадцать, мы с мамой остановились в придорожном кафе в Лексингтоне, Кентукки, она как раз купила лотерейный билет. Положила его на стол между нашими тарелками, и только когда мы поели, стерла четвертаком все крошечные елочки. Было весело притворяться, что этот билет мог превратить нас в миллионеров. Представлять, каким будет наш дом мечты. Мы все съели, она стерла цифры и выиграла шесть долларов, на которые купила два кусочка яблочного пирога.

Мы уехали из того кафе и больше никогда не возвращались, но почему-то я много о нем думала. Меня подбадривали воспоминания, как мы сидели за столиком, надеясь, что билет в новую замечательную жизнь лежит прямо перед нами.

И первое кафе, куда я стала сбегать из реальности, мечтая наяву, было очень похоже на то. С тех пор я столько раз его переделывала, меняя интерьер под настроение и вкусы конкретного момента. Мне нравится представлять, как там происходят разные волшебные истории, от которых кружится голова: тот самый напряженный момент в романтической комедии, когда герой думает, что вот-вот потеряет девушку и признается в своих чувствах с откровенной, отчаянной честностью. Какие-то смешные ситуации я тоже представляю, даже повседневные дела, совершенно обычные дни, когда я просто украшаю пончики цветной глазурью и посыпкой. Но моя любимая мечта – из тех динамичных сюжетов, когда ставки высоки и когда даже я сама, увлекшись, не знаю, будут ли главные герои вместе. Хотя я же эта героиня и есть, и все контролирую.

Этого я не рассказывала никому и никогда, так что мы квиты. Но если ты хоть одной живой душе проговоришься о «Кофейне Мэйбелл ВПВ», ты труп.

– М.

Дверь парадного входа закрывается, как раз когда я дописываю последнюю строчку. Смотрю в окно и вижу Уэсли на тропинке к лесу. Он прокрадывается в этот собственноручно созданный заповедник каждый раз, стоит дождю поутихнуть, – наверное, пытается сбежать от всех этих испарений чистящих средств. Или от меня.

Можно было бы оставить записку на лестнице, а он бы подобрал по возвращении, но ноги решают сами. Они решают, что тоже хотят погулять.

И я припускаю следом, по мокрой траве, чавкающей под спасенными из мусорки ботинками, которые мне еще и велики. Мы вот-вот скатимся с апреля в май, воздух уже начал прогреваться. Опускаю капюшон своего дождевика, прячась от капель, которые катапультируются с нависающих над головой веток.

Ходит Уэсли бесшумно, но следы все равно его выдают. Они приводят меня к небольшому ручейку, виднеющемуся сквозь густую листву. Вдоль тропинок установлены знаки – деревянные пластины, прибитые к стволам деревьев, которые я, задумавшись, не заметила в прошлый свой поход в чащу. Края заточены в виде стрел, а на них самих от руки начерчены названия вроде «Здесь я заметил что-то синехвостое» или «Попрощайтесь с Небесным переулком».

Он выбрал тропинку под названием «Вы здесь», ее я раньше не исследовала (возросший страх перед зубастыми медведями не дал развиться жажде приключений). Она ведет к старому каменному мосту, который, наверное, раньше был частью дороги, а теперь весь покрылся мхом. Останавливаюсь протереть очки: даже стекла запотели от столь активной физической нагрузки.

Следы Уэсли здесь и обрываются.

Тревожно поглядываю по обе стороны моста. От всех этих ливней вода поднялась и сейчас стремительно несется меж камней, через порожки, бурля и крутясь водоворотами. Он же не прыгнул бы туда, правда? Слишком холодно для купания. Солнечные лучи сюда пробираются с трудом, влажные камни покрыты мягкой зеленью мха, вокруг царит прохлада и умиротворение. Будто это другой, таинственный, мир. Изучаю ковер из сосновых иголок на предмет следов, но ничего не нахожу. Будто Уэсли прогулялся по мосту и сразу же попал в невидимый портал. И теперь находится в средневековом лесу, укрощает дикого единорога, а я тут стою и изучаю иголки, точно тест Роршаха.

Где-то рядом раздается птичья трель, и я немедленно вскидываю голову. Какая полезная птичка, выдала, что в ветвях прячется кое-кто еще: если бы взглядом можно было убивать, сейчас она бы уже лежала на блюде в жареном виде, с морковками и картофелинами.

– А-а-а. Вот ты где.

– Нет, меня нет.

Уэсли устроился на белом дубе – столетнем, не меньше! – возвышающемся надо мной, и одна из толстых, покрытых лишайником ветвей изгибается, точно гамак, прямо его размера. Корни дерева согнутыми пальцами зарываются в мост, почти видны сухожилия, кости. От Уэсли до земли примерно два с половиной метра, и смотрит он на меня с написанным на лице четким «О нет».

– От меня не сбежать, – сообщаю я. Выходит как-то подозрительно зловеще.

– Знаю, – вздыхает он. – Ты неотвратимый рок.

Не совсем понимаю, что он этим хотел сказать, но сейчас, когда я поймала его, тепленьким и застрявшим на дереве, собираюсь заставить прочитать мое письмо и восстановить баланс.

– Вот. – Машу сиреневым листочком. – Это тебе.

– Что это?

– Ох, ну брось. Я не кусаюсь.

Встаю на цыпочки, он наклоняется вниз, и на то мгновение, когда мы оба касаемся бумаги и наши глаза встречаются, в его взгляде мелькает что-то похожее на страх. Но стоит ему моргнуть, как все исчезает.

У подножия дерева упругая подушечка мха, где я и решаю устроиться, ожидая свое заслуженное «Я прощаю тебя и отпускаю твои грехи».

Ужасно хочется просветить его взглядом-лазером, пока он читает, и необходимость сдерживаться меня просто убивает, особенно учитывая, что у него в руках что-то настолько личное. Инстинкт требует отвлечь его от новой информации, которую он наверняка использует для насмешек надо мной же; и сейчас я должна болтать без остановки, чтобы последствия были минимальными, превратить их в ничто, в шутку. Будто в письме несколько уровней, и если я смогу вывести его на самый незначительный, на мелководье – да, Уэсли будет это знать, но будет знать меньше. Что, наверное, в таком случае не имеет смысла.

Мне необходимо посмотреть.

Он все еще читает и, кто бы мог подумать, хмурится. Это не одна из тех его знаменитых сердитых гримас, так что не знаю, как расшифровать. Сознание пролистывает список режимов и выбирает один с подписью «ПАНИКА».

Боже! Ну почему я не поделилась какой-нибудь менее личной историей? Неловких и стыдных ситуаций у меня целая куча, мозг их каждый раз проигрывает перед сном в высоком разрешении. Я могла бы рассказать о том разе, когда установила фейерверк вверх ногами. Или когда купила хот-дог на озере Чикамауга, и на меня напала чайка. Или когда чуть не задушила себя платьем в примерочной: оно было не по размеру, и я пыталась высвободиться около часа, пока другая женщина не помогла снять порванную ткань через голову и в процессе сообщила, что для такого платья на мне неправильное белье.

Нос сиреневого самолетика тюкает меня в лоб. Я моргаю.

– Извини.

На одном из крыльев летуна новые слова черными чернилами. Я его разворачиваю. Он ответил?