Три дня на расплату - Татьяна Исмайлова Страница 28

— Нет, сейчас обмою последний раз — и готов наш красавчик.

Демон, чуть подрагивая, терпеливо ждал, пока Анна вытирала его простыней. Она плотно прикрыла дверь ванной, приказала псу освободить ее и, зная, что сейчас будет самый главный «отрях», быстро выскочила в кухню. Слышно было, как Демон, ворча, стряхивал с себя остатки воды. Потом он покорно пошел за Анной в комнату, вскочил по ее команде на диван, на который Одинцов уже бросил старое байковое одеяло, — теперь можно не волноваться: пока не обсохнет, не двинется с этой лежанки.

Анна заглянула в кухню, на стуле для нее была приготовлена футболка и чистое полотенце. Одинцов мелко нарезал зелень и огурец.

— Вкусно пахнет! — она потянула носом.

— Давай мойся и за стол. Молодую картошку в этом сезоне ела?

— Не-а.

— Значит, будешь загадывать желание — исполнится обязательно.

Анна подвинула к столу сумку, которую привезла с собой. Там была еда не только для Демона, она прихватила кучу банок и пакетов из запасов Алексея Петровича. По мнению Люсьен, помогавшей ей упаковывать сумку, накормить этим можно целый полк.

Люсьен уже в гостинице, Анна завезла ее туда перед тем, как ехать к Одинцову. До четырех она не выйдет из номера, чтобы ненароком не столкнуться с Анной в присутствии Сержа или кого-нибудь из персонала.

Время есть, можно и молодой картошечки попробовать, запах от свежего укропа — с ума сойти!

— Разгрузи, Саша, сумку, это все Демону и нам с тобой. Там в упаковках рыбка вкусная. Как раз к картошке. Я быстренько.

Она тщательно умылась, насухо вытерла волосы, натянула футболку. Она была длинная — получилось как просторное мини-платьице.

Александр внимательно глянул:

— Тебе идет. Могу все футболки предоставить в твое распоряжение. Кушать подано, мадам!

При слове «мадам» Анна смешалась: знал бы ты, Сашенька, как близок к истине…

Далеко не в новой футболке, спадающей с плеча, и без косметики Анна была похожа на задорного подростка. Но что-то, чувствовал Одинцов, угнетало его гостью, волновало. Забывшись, она на секунду вдруг замирала, и в глазах появлялась тревога.

— У тебя, наверное, важное свидание, — полуутвердительно сказал он.

Она кивнула:

— Очень важное. Но продолжить разговор на эту тему не захотела.

Молчание за столом становилось тягостным. О себе Одинцов говорить не хотел — хватит и вчерашнего всплеска откровений. Он не стал рассказывать об утреннем разговоре с Вадимом, о том, что завтра получит негативы и, возможно, найдет разгадку таинственной гибели Марии. Зачем втягивать в это Анну?

В прихожке она, как и вчера, задержалась у портретов Маши.

— Надо их упаковать сегодня, — проговорил Одинцов. — Хочу забрать с собой.

Анна вздохнула:

— Представляю, как тебе тяжело.

Она еще раз посмотрела на портрет:

— Бесподобно красивое тело. Грудь особенно.

— Эти изверги, — медленно произнес Александр, — ожгли ей соски, они обгорели.

Анна отшатнулась. Глаза ее расширились, словно она увидела что-то ужаснувшее ее.

— А ты разве не слышала? Об этом все болтают в городе. Грудь выжгли и на животе — крест.

— Нет, не слышала.

Она резко повернулась к двери и направилась во двор. Одинцов пошел провожать ее к калитке, договорившись, что завтра вечером Анна заедет за Демоном и отвезет Одинцова на вокзал.

Машина отъехала и через минуту исчезла за поворотом. Когда Одинцов входил в дом, то услышал, как мимо ворот на большой скорости промчался еще один автомобиль. «Гоняют, как черти», — подумал он.

Ни Анна, ни Одинцов, прощаясь, не заметили, что за ними внимательно наблюдали из двух машин, припаркованных у ворот фирмы «Нефтепродукт». Зеленые «Жигули» остались на месте, ярко-красные устремились вслед за Анной.

* * *

Нет, не могли Киря и Бессараб участвовать в истязаниях Марии. А почему не могли? Респектабельные стали? Холеные, с чистыми ручками? Может, лично они, или кто-то один из них, и не подносили зажигалку к обнаженной женской груди и не тушили свои вонючие окурки на беззащитной коже живота, изощряясь, кто быстрее «дорисует» мрачный крест, но что делалось это по их поручению и, возможно, с их участием, в этом Анна не сомневалась.

Она зябко поежилась, хотя в салоне «Жигулей» было душно: машина перегрелась на солнцепеке.

Они это проделали и с ней, Анной, четыре года назад. Она была без сознания и не видела их мерзких рож, не ощущала удушающей вони их грязных потных тел. Она не могла испугаться, когда в их руках появился огонь, и не содрогнулась от ужаса, когда нестерпимый жар охватил нежную кожу сосков. Им мало было следов ожога, им хотелось зрелища — и, разбив зажигалку, они плеснули бензин на грудь — теперь им было весело, теперь сосок горел, скрючиваясь, как засыхающий лепесток цветка. Анна очнулась тогда от дикой боли и от запаха горелого мяса. Сознание на секунду отразилось ужасом в ее глазах и надолго померкло.

Киря или Бессараб могли не мучить Марию собственноручно — помощничков у них хватает. Но они — двое или кто-то один из них — имеют к истязанию Одинцовой прямое отношение. Анна была уверена в этом. Дело даже не в пресловутом «почерке» бандитов, не им первым пришла в голову чумная мысль жечь огнем живую плоть. Они точно не были первыми и наверняка не будут последними. Но они уже сделали это однажды. И вполне могли повторять снова и снова. Могли!

Анну трясло от ненависти, гнева. Она не чувствовала больше страха и неуверенности. Подонки должны получить по заслугам.

…Когда Клод осматривал ее грудь в первый раз, он даже пытался пошутить, мол, грудь хороша, но тяжеловата, обвиснет со временем до пупа и никакие лифчики, даже с костяшками, не придадут ей сексуальности.

— Мы сделаем безупречную грудь, ты будешь ею гордиться и с удовольствием демонстрировать своим любовникам. Это я тебе обещаю, — сказал он улыбаясь.

— У меня никогда не будет любовников, — машинально ответила Анна.

— Будут, дорогая. Обязательно будут! — Он потрепал ее по щеке.

Через пятнадцать минут она снова вошла в его кабинет, забыв там заколку для волос. Клод стоял у окна. Обернулся: в глазах стояли слезы.

— Какой жестокий мир, — тихо сказал он. — Я все это время думаю о том, сколько женщин пострадало от огня. Несчастные псевдоведьмы горели на кострах во времена инквизиции, огонь сожрал нашу Жанну д’Арк. А сколько сгорело в газовых камерах! Это были молодые красивые женщины. Тысячи молодых прекрасных женщин. С пленительным телом, нежной кожей, чудесной грудью. Они были рождены для главной цели в жизни — любить, рожать детей.

Он подошел к Анне, обнял ее.

— Ты тоже никогда не сможешь стать матерью. И твоя грудь, какой бы прекрасной мы ее ни сделали, никогда не сможет выкормить ребенка. У меня сердце разрывается от этой несправедливости.