Вы друг друга стоите - Сара Хогл Страница 24

Николас ведет со счетом два-один. Я выиграла воскресенье, испортив ужин у Роузов. Он выиграл понедельник, заставив меня думать, пусть и не нарочно, что я на пороге неминуемой смерти. И снова выиграл вчера, пропитав дом запахом пиццы и не предложив поделиться.

Очень удачно, что Хэллоуин выпал на сегодня, потому что я так сосредоточена на том, чтобы сломить его моральный дух, что выгляжу пугающе – мои глаза как те электрические шарики в научных центрах, от которых, если прикоснешься, волосы топорщатся пушистым одуванчиком. Стоит подойти ближе, чем на пятнадцать метров, – и вас жахнет током.

«Гранд Чероки» вкатывается на парковочное место Николаса. Я уже сижу на крыльце, сжимая в руках пластиковый котелок со сладостями для детей. Николас выбирается из джипа и идет по дорожке с этим своим самоуверенным выражением. Надеется, я спрошу, какого черта он задумал, но я собираюсь все выяснить сама. Найдя его ключи вчера вечером, я обнаружила, что брелок «Мазерати» пропал. Ради эксперимента засунув незнакомый ключ в джип, я с полной уверенностью определила, что он Николаса. Какая странная покупка. Судя по отчету в бардачке, машина даже не новая: за десять лет она сменила двух владельцев. Гарольд перевернется в своем солярии.

А где «Мазерати»? Даже не представляю. Я умираю от любопытства, но скорее соглашусь лизнуть леденец из стекловолокна, чем задам вопрос, на который он с удовольствием не ответит.

Сегодня с Николасом что-то не так. Во-первых, он в своих старых очках, а не в контактных линзах. Мне нравятся очки, потому что они подходят к его лицу и придают одновременно утонченный и прозаичный вид. Каждый раз, когда я это говорю, он морщит нос и смущенно качает головой.

А еще он в джинсах и кроссовках, запрещенных в «Проснись и улыбнись».

– Снова прогуливал? – высказываю догадку я.

Вместо ответа он треплет меня по голове и, аккуратно обогнув, проходит в дом. Чудесно. У меня нет ни малейшего представления, как мой жених провел последние два дня. Бережет свои секреты, как Скрудж. Вот они, наши совершенно нормальные функциональные отношения. Я думаю о Сэте и его любовнице в машине и хмурюсь так, что едва вижу улицу перед собой.

Николас присоединяется ко мне, и как раз появляются дети в костюмах. Он ни словом не упоминает мою недавнюю попытку ему насолить: я положила его визитки во все до единого пакетики с конфетами с самым высоким содержанием сахара, которые смогла найти. Леденцовые палочки. Кисло-сладкие тянучки. Жевательные конфеты из патоки и меда. Карамельный кисло-сладкий порошок, который зачерпывается сахарной ложечкой.

Сама идея стоматолога, раздающего детям портящие зубы сладости, покажется вульгарной родителям, которые сегодня вечером обязательно проверят мешочки и ведерки детей. «Как грубо», – скажут они. «Семейная стоматология Турпинов, я к вам».

Но Николас, передающий сладости в маленькие ручки, вовсе не кажется расстроенным. Кланяется принцессам и пугается при виде монстров. Может, он просто не заметил визитки, потому что занят мыслями об утехах с ассистенткой на заднем сиденье машины. В мыслях я вижу горячую медсестру с обложки старого альбома группы Blink-182.

Cмотрю на него и думаю: «Ты не жилец». Это отпечатывается на моем лице, и он поднимает брови, улыбаясь. Я тут же узнаю эту вежливую улыбочку лжеца, которую он всегда использует, когда мои родители во время наших визитов два раза в год спрашивают, как нам нравится жить во грехе. Точно так же он улыбается Аарону, когда мой брат прижимает его к стенке с извечной презентацией «Пожалуйста-дай-мне-денег-на-квартиру, я потратил все до цента на новую игровую приставку». И сестре Келли, когда она встает слишком близко и смотрит на него слишком долго, накручивая волосы на палец, как она считает, с соблазнительным видом.

Мне хочется прошипеть ему: «Где ты был весь день?», но я скрежещу зубами, удерживая рвущиеся наружу слова. «Не спрашивай, не спрашивай, не спрашивай». Он же этого и ждет. Расселся тут, в джинсах и очках, руки за голову заложил. Все сводится к одному слову: «Спрашивай, спрашивай, спрашивай», – слышу я телепатический сигнал.

Дети приходят и уходят маленькими группками, грим размазан, костюмы полускрыты плащами и шляпами. Вместе с солнцем опускается температура, и я захожу в дом за одеялом. Проходя мимо него, я ощущаю какой-то смутно знакомый аромат. Мое дежавю приводит меня к закрытому ящику стола, но запах едва различим, и я никак не могу вспомнить, где могла с ним столкнуться. Не спрошу даже под пытками. Когда я возвращаюсь с одеялом, он громко вздыхает, а потом идет в дом за своим.

«Что ты сделал с “Мазерати”?»

«Где ты, черт побери, был?»

Мы демонстративно не смотрим друг на друга. Я провожаю взглядом всех проходящих мимо мужчин подходящего возраста и спрашиваю себя, что там, дальше. Я определенно осваиваюсь в новой жизни.

Может, я выиграла этот раунд? Решила же в одиночку раздавать конфеты, не стала спрашивать, не хочет ли он поехать на вечеринку к друзьям. Но он выглядит таким умиротворенным сейчас, в кресле рядом со мной; говорит каждому ребенку, как ему нравится его костюм, все повышая шансы, что родители заплатят ему за сверление дырочек в их маленьких ротиках, так что можно подумать, что это его план, а не мой. Ему как-то удается вызвать во мне ощущение, что я просто увязалась за ним.