Тайные желания джентльмена - Лора Ли Гурк Страница 21

Мысленно вернувшись на двадцать два года назад, он увидел пару огромных светло-карих глаз, уставившихся на него - причем весьма бесцеремонно - откуда-то сверху, с ветки плакучей ивы. Насколько он помнит, в тот день он был один, потому что Лоренсу было запрещено выходить из детской, где он отбывал наказание за кражу подноса с пирожными за спиной нового шеф-повара.

Филипп устроился под ивой возле пруда и только что начал заниматься латынью, как какой-то звук заставил его взглянуть вверх. Он до сих пор до мельчайших подробностей помнил, как выглядела в тот день Мария: лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, поблескивали на ее длинных золотистых кудрявых волосах, она была в сером платьице и белом фартуке, а это говорило о том, что она служанка; в руке она держала большое красное, наполовину съеденное яблоко.

«Яблоко, - подумал он, - имело вполне метафорическое значение».

- Что означает слово veritas ? - спросила она, откусывая изрядный кусок яблока, и он понял, что за звук привлек его внимание к ее присутствию на дереве. Это был хруст яблока.

Услышав ее вопрос, он удивился. Предполагалось, что слуги не должны говорить с ним, если он не заговаривает с ними первым.

- Прошу прощения?

- Veritas , - повторила она, не обращая ни малейшего внимания на то, что говорит с набитым ртом. Какая невоспитанная девчонка! Она прожевала и проглотила, потом махнула полусъеденным яблоком в сторону книги, которую он держал в руке. - Ты произнес это вслух. Я не знаю этого слова. Что оно означает?

Он взглянул на открытый учебник, который лежал у него на коленях, потом снова посмотрел на нее:

- Это латинское слово, оно означает «истина». Я изучаю латынь.

Она на мгновение задумалась над полученной информацией, потом вонзила зубы в яблоко и, освободив таким образом руки, стала спускаться с дерева. Ее приземление обязывало его отложить учебник и встать.

Она легко спрыгнула перед ним на землю и, вынув из зубов яблоко левой рукой, протянула ему правую руку, как будто действительно ожидала, что он ее пожмет.

- Я Мария, - сказала она.

Вместо рукопожатия он поклонился:

- Виконт Лейтон, старший сын маркиза Кейна. К вашим услугам.

Видимо, это не произвело на нее должного впечатления. Она даже не присела в книксене. Откусив еще кусок яблока, она протянула ему полусъеденный плод.

- Хочешь откусить? Я угощаю.

Даже по прошествии всех этих лет нежный запах яблока, поднесенного к его носу, и обильное слюноотделение во рту, когда он откусил кусок, все еще живо помнятся ему, потому что с того момента его жизнь уже никогда не была прежней.

- Похоже, изучение латыни не такое уж веселое дело, - сказала она, когда он прожевал и проглотил кусок яблока. - Может быть, лучше поиграем? Если бы у нас была веревка, можно было бы сделать качели.

Хотя предложение было весьма заманчивым, он покачал головой.

- Спасибо, но мне нужно заниматься. - Он выпрямился и развернул плечи, весьма довольный собой. - Я собираюсь поступать в Итон.

- Мы могли бы привязать веревку к той ветке, - продолжала она, как будто он ничего не говорил, и указала на ветку, протянувшуюся над прудом.

Его одолело любопытство.

- Почему именно к той ветке?

- Потому что она над водой, глупенький. Если качнуться с берега как можно дальше, а потом отпустить веревку, то можно упасть в пруд. Вот будет весело!

Похоже, что это и впрямь будет весело, особенно в жаркий летний день, тем более когда альтернативой является латынь. Но он решительно покачал головой:

- Не могу. Я должен заниматься. До трех часов мне не разрешается играть.

- Полно тебе, - пробормотала она, и на ее губах появилась улыбка. - Я не наябедничаю на тебя.

Филипп до сих пор помнил ту улыбку. Даже в те времена она имела силу заставить человека делать такие вещи, которые ему никак не следовало делать.

Он капитулировал, втянутый в запретное развлечение крошечной девчонкой, которая не должна была даже осмелиться заговорить с ним. Результаты были плачевные: сломанная ветка дерева, перелом руки у него, три недели отсидки в детской в качестве наказания и хорошая взбучка от его отца.

Филипп печально улыбнулся. С первого момента, как он увидел ее, он подозревал, что от Марии Мартингейл жди беды. А в то лето, когда она вернулась домой из Франции, он уже знал это наверняка.

Он отлично помнил ту ленту для волос, хотя сегодня отрицал это. У него неожиданно заныло сердце. Он также помнил, как она плакала, когда потеряла эту чертову штуковину.

Дверь по другую сторону общей высокой кирпичной дымовой трубы открылась, и он аж застонал в темноте. «Легка на помине», - с досадой подумал он.

Он выпрямился на стуле и посмотрел через низкую стенку, разделявшую их балконы, чтобы убедиться в том, что предмет его мыслей действительно появился на балконе.

В руке ее была маленькая масляная лампа, и при ее мягком желтоватом свете он мог разглядеть, что фартука на ней больше нет. Она была одета более неофициально - в длинную белую ночную сорочку и халатик. Она сняла также с головы этот ужасный платок, и ее кудрявые волосы были заплетены в длинную, спускавшуюся до талии косу, отливавшую золотом.

Подойдя к металлическим перилам, она остановилась в полудюжине ярдов от того места, где он сидел. Поставив лампу на пол, она повернулась к перилам и подняла руку к шее.

Филипп застыл на своем стуле, когда она, засунув пальцы под косу, принялась массировать шею. Она явно не подозревала о его присутствии, и он отлично знал, что в такой ситуации джентльмену положено тихо кашлянуть.

«Он этого не сделал».

Вместо этого он притаился и стал смотреть, как она, склонив голову набок, стала массировать мускулы плеча.

Она застонала, и, услышав этот тихий звук, он почувствовал, как его накрыла горячая, безжалостная волна похоти, настолько мощная, что он не мог пошевелиться.

Между тонкими извивающимися ленточками сигарного дыма он, не сводя глаз, наблюдал, как она подняла руки над головой и потянулась, расслабляя усталые мышцы. Свет лампы обрисовывал ее тело сквозь тонкую ночную одежду, и ее темный силуэт будил в нем какое-то более глубинное, более потаенное и гораздо более примитивное чувство, чем джентльменская честь.

«Отвернись», - сказал он самому себе, когда его взгляд скользнул ниже тонкой талии и пополз к изгибу бедер и длинным стройным ножкам. Похоть в нем набирала силу, и ему стало трудно дышать.

Она опустила руки и, оперевшись на перила, наклонилась вперед. Он подозревал, что похожая по форме на якорь линия, определявшая контур ее ягодиц, была просто плодом его фантазии. Но была ли она реальной или воображаемой, уже не имело значения. Ее воздействие на его тело было одинаковым.