Гадание при свечах - Анна Берсенева Страница 14

– Правда, хорошо здесь, Машенька? – спросил наконец Женя.

Это он однажды ночью так ее назвал – Машенькой, а потом стал называть так все время, и у нее сердце замирало, когда он произносил это имя. Это было не ее имя, но это было имя ее матери. В том, что Женя вдруг назвал ее именно так, таилось чудо их встречи и чудо перемен, произошедших с нею.

– Правда. Здесь ничего нам не мешает, – кивнула Марина, беря его под руку.

– Нет, не только. Эти места лечат душу, ты чувствуешь?

– Твою душу надо лечить?

Марина внимательно посмотрела на него; Женя отвел глаза.

– Нет, я просто так сказал… Я здесь полгода всего, а полюбил эти места. Машенька, – вдруг сказал он, – а ведь я совсем ничего о тебе не знаю.

– Что ты хочешь знать? – улыбнулась она.

– Да хоть что-нибудь. Ты сама из Орла?

– Нет, – покачала головой Марина. – Я в Карелии родилась, в поселке Калевала.

– В Карелии? – Женя посмотрел на нее удивленно. – Странное перемещение… Как же тебя в Орел занесло?

– Так получилось. Я врачом хотела быть, но… Просто не успела к институту подготовиться, не поступила бы. Пересмотрела справочник, нашла Орловское медучилище. А мне все равно было куда, лишь бы подальше. Поехала, поступила, закончила. Я училась хорошо, а в Карелию возвращаться смысла не было, я и осталась в Орле. Медсестрой в кардиологии.

Она говорила спокойно, стараясь не будоражить печальных воспоминаний: ей просто не хотелось сейчас нарушать покой своей любви. Но, наверное, Женя почувствовал недоговоренность того, что она рассказала.

– А родители твои? Они в Карелии остались?

– Нет, – покачала головой Марина.

– А где?

– Их нет. Они умерли.

Женя растерянно замолчал. Родители, дом – все, что надежной стеной стоит за спиной любого человека, – казалось ему незыблемым. И вот перед ним стоит девушка, в жизни которой всего этого нет. И как разговаривать с ней?

– А бабушка, дедушка – ну, хоть какие-нибудь родственники?

– Бабушка тоже умерла, а других родственников просто не было. То есть они были и сейчас есть, наверное, но далеко – все равно что нет, и они обо мне даже не знают.

Эти слова ничего не прояснили, наоборот – добавили Жене растерянности.

– Это… давно произошло? – осторожно спросил он.

– Не очень. Папа шесть лет как умер, бабушка – через год после него. А мама – давно, я ее вообще не знаю. Она умерла, когда я родилась.

Все это было так необычно, так загадочно и трагично, что Женя молчал, не зная, что тут сказать. Марина остановилась, и он остановился тоже. Она смотрела на него, и Женю вдруг охватил испуг, когда он вгляделся в ее переливчатые глаза…

– Женечка, тебе не надо этого бояться, – сказала Марина, и Женя вздрогнул оттого, что она прочитала его мысли. – Я совсем не такая уж… беспомощная. Тебе не придется меня защищать.

– Защищать? – он посмотрел на нее удивленно. – Но я не знаю… Я не думал об этом… От кого же защищать?

– Ни от кого, – улыбнулась она. – От жизни. Меня не надо защищать от жизни.

Это был какой-то странный разговор, и Женя обрадовался, когда Марина сама прекратила его.

– Смотри, как рано звезда поднялась! – сказала она, указывая на открытую линию горизонта, которой уже коснулось золотым краем солнце.

За разговором они не заметили, что идут уже довольно долго; вечер застал их посреди просторного поля.

– «Звезда дрожит в огнях заката, любви прекрасная звезда, а на душе легко и свято, легко, как в детские года», – произнес Женя, глядя на далекое пылающее небо.

– Это Тургенева стихи? – спросила Марина.

– Да, – Женя посмотрел на нее с легким удивлением. – Ты их знаешь?

– Эти – нет, просто догадалась. Другие знаю – лучше, чем эти. Тютчева.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался он, поняв, о каких стихах она говорит. – «Прощальный свет любви последней, зари вечерней», что ли? А эти, что я прочитал, чем плохи, скажи мне!

– Они слишком про любовь, в них все высказано – и зачем тогда стихи, если кроме слов ничего не остается?

– Вот это да! – восхитился Женя. – У вас в кардиологии все медсестры такие?

– У нас не хватало персонала, – засмеялась Марина. – Поэтому я одна такая.

Они развели костер неподалеку от оврага, заросшего орешником и калиной, и сели у огня, друг напротив друга. Марина смотрела на пламя, а Женя – на его отблески в Марининых глазах.