Семья Эглетьер. Книга 2. Голод львят - Анри Труайя Страница 12

— Движение за расовое освобождение необратимо, старик… Разве их теперешнее существование на более низком уровне является причиной, для того чтобы отказывать им в присоединении к… Продвижение рас — это только форма продвижения классов… Если бы ты видел, как я, нищету, которая царит в развивающихся странах…

Жан-Марк слушал его иронически. Какое-то время ему казалось, что его брат скинул свою броню лоботряса. «Он несет бог знает что, но это неглупо», — подумал Жан-Марк. И улыбнулся Франсуазе. Она поняла смысл его улыбки и в свою очередь тоже ему улыбнулась.

Мадлен, глядя на них, испытывала эгоистическое чувство удовлетворения. Собравшись за ее столом, в ее доме, одним только своим присутствием они оправдывали ее существование. Какая жалость, что Жан-Марк и Даниэль должны сегодня же вечером уезжать — их отцу завтра утром будет совершенно необходима машина. Может, если бы она ему позвонила… Нет, она ни о чем не хотела просить Филиппа! Он бы получил слишком большое удовольствие, отказав ей!..

Восхищенным свистом было встречено появление лимонного торта. Его приготовила Франсуаза. Даниэль начал считать в обратном порядке: «Пять, четыре, три, два, один, ноль!», и оба молодых человека бросили боевой клич своего детства:

— Наша сестренка классная девчонка!

Пока шел дележ кусков, проблема чернокожих была забыта.

— Тебе надо бы дома приготовить такую вещь! — сказал Даниэль, разомлев от первого куска.

— Аньес ни за что не позволит мне приблизиться к плите! — ответила Франсуаза.

— А Мерседес как бы случайно уронит тарелку в тот самый момент, когда будет его подавать! — заметил Жан-Марк.

Всех троих развеселил обмен шутками, это входило в семейную традицию. Мадлен расслабилась: вокруг нее резвились оживленные львята, которые обеспечивали прочность клана. Франсуаза бросила на нее взгляд, блестевший от возбуждения, и сказала:

— Маду, а если нам вместе с ними поехать сегодня в Париж?

Мадлен в замешательстве прошептала:

— Но… это невозможно, дорогая.

— Почему?

— Мои гипс! Доктор Жуатт должен снять его только через восемь дней!

— Тебе его снимет в Париже доктор Мопель!

— А лавка?

— Да там за четыре дня ни одного клиента! Впрочем, госпожа Гурмон будет счастлива тебя заменить!

— А фенеки?

Последовало растерянное молчание. Все взгляды сразу обратились к радиатору, у которого, зябко прижавшись друг к другу, спали животные.

— Ну да… фенеки! — сказал Даниэль. — Ты не могла бы поручить их какой-нибудь соседке?

— О нет! — возразила Мадлен. — Слишком долго эти бедные звери переходили с рук на руки! И потом, никто не захочет…

Даниэль ссутулился от чувства вины.

Видя разочарование Франсуазы, Мадлен предложила на всякий случай:

— Если ты хочешь поехать с братьями…

— Я ни в коем случае не оставлю тебя одну! — ответила Франсуаза.

— Сейчас, когда у меня на ноге гипс, ты мне больше не нужна, дорогая. К тому же Мели придет помогать мне…

Мадлен была уверена, что плямянница станет протестовать, отказываться. Но Франсуаза раздумывала лишь секунду, потом на ее лице появилось выражение детской благодарности:

— В самом деле, тебя это не огорчит?

— Нет, — сказала Мадлен.

И она напряглась, чтобы не дать сломить себя грусти, которая нахлынула на нее. Как легко Франсуаза позволила себя убедить! С каким радостным эгоизмом в этом возрасте рвут связи! Есть в юности какая-то смесь неосознанной жестокости и совершеннейшей легкости. «В любом случае, — подумала Мадлен, — она уехала бы в конце месяца. Так что двумя неделями больше, двумя меньше…»

Они сидели втроем на передних местах «ситроена»: сестра между двумя братьями. Жан-Марк был за рулем. Он завел мотор, Мадлен отошла от двери, помахала рукой, не выпуская костыль, и посмотрела вслед удалявшейся машине, увозившей ее племянников. Затем вернулась в дом, который неожиданно показался ей очень большим и тихим… За три месяца, пока Франсуаза жила у нее, она утратила вкус к одиночеству. Придется вновь привыкать. Возможно, вначале будет тяжело. Мадлен окинула взглядом своих постоянных спутников — вещи. Они-то никогда не доставляли ей разочарования. Предательство свойственно только людям. Спускался вечер. Она зажгла лампу: изношенная плитка на полу, оловянные кувшинчики, гнутое дерево мебели — все блестело… Вдруг под радиатором она увидела двух фенеков. Мадлен забыла о них. Вытянувшись рядом друг с другом, они понуро наблюдали за хранительницей этого замкнутого мира. Их большие стоячие уши и маленькие глаза, как виноградные зернышки, выражали сочувствие. Она прислонила костыль к стене, опустилась на стул рядом с ними, вытянула ногу и потрогала их мех песочного цвета. Более хилый из двух, испугавшись, весь сжался. Зато второй вытянул задние лапы и повернул к ней морду, словно просил еще. Даниэль даже не мог сказать, как их зовут. Мадлен окрестила самца Фредериком, а самку — Жюли. Почему? Она и сама не знала. Фантазия запоздалой маленькой девочки. Смешно! Она взяла фенеков к себе на колени. Зверьки сразу же спрятали головы ей под мышку. Два теплых, невесомых, трепещущих комочка. От них пахло пустыней. Терпкий, дикий запах. Какое-то время они забавляли Даниэля. Потом, не зная, что с ними делать, он от них избавился. Разумеется, больше о них не думал. Брошенные. Теперь фенеки уже не так дрожали. Вернутся ли они в свою пустыню, которую потеряли? Мадлен машинально ласкала их и смотрела на эту комнату, заполненную аккуратно расставленной мебелью, это была ее собственная пустыня.